Интересно, что там эти двое говорили об инсулине? Значит, у внука Ариадны Казимировны Вани диабет? И действительно, что произойдет, если совершенно здоровому человеку сделать инъекцию инсулина? Кажется, они что-то такое разбирали в институте. «Вот черт, совершенно ничего не помню, – расстроилась Катя. – Или плохо училась, или еще не полностью восстановилась память». «Плохо училась, – сказал злорадный внутренний голос, – а то тут помню, тут не помню…» В кухне их флигеля упоительно пахло молодой картошкой и жареным с чесноком мясом. И сумасшедшие бабки, и инсулин мгновенно вылетели из Катиной головы.
* * *
Зачем он пошел на работу, Игорь вряд ли смог бы объяснить. Наверное, потому что просто не мог сидеть дома. Не мог сидеть, не мог стоять, не мог спать, не мог есть… Оставалось только идти на работу. Явиться на службу, выпив почти двести граммов водки, – такое с ним, да и с другими, разумеется, бывало: выпивали, приходили и дело делали, – но сейчас он пришел в Управление не работать. Он забрел сюда, скорее всего, просто повинуясь привычке, как приходит в родное стойло слепая лошадь, много лет ходившая по одному и тому же маршруту.
Наверное, он не смог вынести бьющего по нервам одиночества, а еще его так сильно тянуло выговориться, что он пошел в единственное место, где была возможность найти собеседника. Скрипковской сегодня он все-таки дозвонился, но почему-то ничего не сумел ей сказать, кроме нескольких совершенно банальных вещей. Оказывается, о том, что мучило его с самого утра, невозможно говорить по телефону. Почему-то он непременно хотел видеть глаза собеседника. Говорить же в бездушную пластмассу не получалось. Ну не смог он, и все! И самым плохим ему виделось то, что его закадычного друга, Кольки Банникова, не было в городе, еще вчера тот уехал в командировку… Как же это он забыл! Николы нет, Катьки нет…
– Лысенко!
Не оборачиваясь, капитан прибавил шагу. Прибавил, насколько мог. До спасительного кабинета оставалось совсем немного.
– Лысенко! Ты что, оглох, что ли? Кричу, кричу… Слушай, ты что мне за чушь в сопроводиловке…
Капитан обернулся.
– Слушай, Маш, давай в другой раз, ладно?
Эксперт Марья Васильевна Камышева капитана Лысенко, честно говоря, не слишком любила и жаловала. За не в меру острый язык и за то, что капитан был отъявленный бабник, а Маша мужиков такого сорта почему-то на дух не переносила.
– Нет, Игорь, давай уж сейчас. Раз я тебя поймала… Слушай, что это с тобой? Ты что, уже прямо на работе квасишь?
– Извини, – сухо сказал капитан.
Было в его голосе нечто такое, что Маша Камышева мгновенно забыла все обиды, забыла даже то, зачем ей очень срочно понадобился Игорь Лысенко.
– Ты куда в таком виде идешь? – строго спросила она, хотя прекрасно видела, что направляется он в собственный кабинет. – Игореша, что с тобой случилось?
Он судорожно пытался попасть ключом в замок, откровенно повернувшись к ней спиной и желая в это мгновение только одного – чтобы эксперт Камышева провалилась сквозь пол коридора, сквозь все четыре нижних этажа и подвал прямо в преисподнюю вместе со своими вопросами и претензиями.
– Давай-ка мы ко мне пойдем, – предложила она, беря его крепкой ладонью за плечо и пытаясь развернуть к себе фасадом.
– Машка, а иди-ка ты в жопу! – выдергиваясь, с перекошенным лицом проскрипел капитан.
Маша Камышева не обиделась. Она была умной женщиной и знала, когда стоит дуться, а когда – нет.
– Ладно, тогда – к тебе, – покладисто согласилась она и первой протиснулась в открытую наконец капитаном дверь.
Лысенко скривил рот, но ничего не сказал. Молча сел за стол, молча отпер находящийся прямо у него за спиной сейф и извлек из него непочатую бутылку. Камышева также безмолвствовала, но покидать пределы чужой территории явно не собиралась. Однако тишина затягивалась и становилась уже неприличной. Первым не выдержал хозяин. Откашлявшись, он выудил из недр сейфа пару не первой свежести стаканов и выдавил:
– Пить будешь?
Принципиально не пьющая на работе Камышева тут же согласилась:
– Наливай.
Капитан с явным усилием сковырнул пробку и налил по полстакана жидкости.
– Пей.
– А закусить?
Вопрос поставил было Игоря Анатольевича в тупик, но он нашел выход из положения: из того же сейфа была вынута пачка сигарет. Сигареты были плохой закуской, а курить Маша успешно бросила еще два года назад. Но сейчас она ловко распечатала пачку, подцепила ярко накрашенным ногтем сигарету и, не дожидаясь, пока мужчина проявит галантность, щелкнула лежавшей на столешнице зажигалкой.
– Ну давай. – Опер махнул водку, как воду.
– Давай. – Эксперт Камышева подняла брови, но водку выпила единым духом, а затем глубоко затянулась сигаретой. – А что ж мы не чокнулись-то, Игорь? – спросила она, следя внимательными карими глазами за отрешенным выражением капитанского лица. – Или умер кто? За что пьем? За здравие или за упокой?
– Да какая тебе, Маш, разница… – Лысенко налил еще по сто. – Угощают – пей.
– Ну что ж, если без разницы, то я выпью. Закусывай. – Она двинула по столешнице початую пачку.
Игорь поморщился, но закурил. Выпитое колобродило в организме, не принося никакого облегчения.
– А вот теперь рассказывай, – велела Камышева.
* * *
За два года она привыкла и к ранней весне, и к поздней осени, распробовала невиданные фрукты, растущие на этой обманчиво сухой и бесплодной с виду земле. Не успеешь оглянуться, как созревали черешня и абрикосы, затем подходила очередь груш и персиков, истекающих соком так, что при укусе он струился по рукам и подбородку. Спелый виноград утолял голод ничуть не хуже хлеба, а вот инжир она рискнула съесть только на второе лето – уж слишком странный у него был вид, да и само дерево пахло, по ее мнению, прескверно – кошками. Вернее, попробовала инжир она не летом, а только зимой, когда сильный бронхит уложил ее в постель. После той осени, когда она едва не замерзла в своем первом пристанище – коровьем хлеву, застуженные легкие иногда напоминали о себе. В целом же, несмотря на субтильное сложение, она была на удивление вынослива и здорова. Однако коварный северный ветер, не продувавший насквозь разве что только горы, все же заставил ее слечь в постель. Одна из соседок принесла ей опробованное местное средство – тутовые ягоды, распаренные с молоком. Оказалось вкусно, сладко, только семечки, которыми была нашпигована плоть сушеных лепешечек, слишком уж хрустели на зубах.
– Я тебя и варенье научу из него варить, – пообещала соседка. – Вкусное из него варенье, особенно если с орехами. Да и так ничего, мой Васька летом знаешь как его харчит…
И действительно, было очень даже ничего, но все равно Арина брезговала его есть, другое дело – персики, райские плоды, покрытые нежнейшим пухом, или сладкий мускатный виноград, от которого она, от природы не сладкоежка, все же не могла отказаться. Проходя по участку, она то и дело отщипывала ягоды от кистей. Работа ее в этом году почти все время была связана с виноградниками – прополка, рыхление, чеканка, сбор.
