И он, кажется, понял, потому что решился первым нарушить их затянувшееся молчание:
– Вы сюда снова лечиться?
– Да.
– А что, тогда вам… не помогло?
Она залилась краской. Хотела ответить, что помогло, но вовремя прикусила язык, решив ничего ему не говорить: в ней сработал некий природный женский инстинкт, призывающий самку прятать своего детеныша. К чему знать этому совершенно чужому человеку, что у него где-то есть ребенок? Леночка – ее дочь. Ее и Аристарха Сергеевича. Ее дочь – Липчанская, и никто другой не может иметь на нее никаких прав.
– У меня розетка не работает, – сказала она, глядя куда-то в сторону и избегая смотреть на своего собеседника. Ничего лучше она не могла придумать и воспользовалась тем самым предлогом, благодаря которому они и познакомились когда-то. Если он захочет понять, чего ей снова от него нужно, то поймет.
– Я живу в том домике. – Арина махнула рукой в сторону маленького коттеджа. – Одна, – зачем-то добавила она и покраснела еще больше. Однако сгустившиеся сумерки, которые вот-вот должны были стать полноценной ночной тьмой, милосердно скрывали ее лицо.
– Я знаю. То есть… не про розетку. Я знаю, что вы там живете.
Вот как! Оказывается, он в курсе, что она здесь живет. Значит, он сидел сегодня на этой скамейке не просто так? Не случайно? Или зачем? Он что, сам искал встречи с ней?
– Я зайду, посмотрю. Когда вы хотите? Завтра… вечером?
– Сегодня, – еле слышно сказала она, опуская голову все ниже. – Дверь будет открыта.
Главврач санатория просветила ее, как высчитывать дни, наиболее благоприятные для зачатия. Эти дни истекали в этом месяце очень быстро, их почти не осталось. Да и зачем откладывать? Лучше сразу броситься в холодную воду, чем продолжать эту пытку.
– Я приду. Через час, – ответил он тоже шепотом.
Она кивнула, встала и пошла к своему домику – излишне прямая, чувствуя напряженной спиной, что он неотрывно смотрит ей вслед.
* * *
– Вот, – сказала Ариадна Казимировна, и губы ее сложились в жесткую складку. – Так все и случилось. А потому тем, что они живут на свете, эти две неблагодарные гордячки обязаны только мне.
– Какой ужас, – прошептала Людмила Федоровна. – Бедная ты моя… хорошая. Я имею в виду, что тебе пришлось через это пройти… Но ведь он был тебе не совсем безразличен, правда? Неужели ты совершенно ничего к нему не чувствовала?
– Люся, – устало спросила подруга, – а что я должна была чувствовать? Да, я была ему… благодарна. Однако все это было достаточно унизительно. Что я вообще с ним связалась. Подумай, кто была я и кто он? Он был совершенно не герой моего романа. Какой-то простой электрик! Но у меня тогда не было выбора…
Она смотрела прямо перед собой невидящими, но все еще не выцветшими, все еще голубыми глазами. У нее тогда действительно не было выбора. Не было… выбора. Не было?
– А… он? Он ведь тебя любил? – допытывалась Людмила Федоровна. Она была чрезвычайно сентиментальна, обожала сериалы и непременно жаждала мелодраматизма.
– Я не знаю. – Ариадна Казимировна не собиралась потакать склонностям подруги и солгала.
А может быть, она утаила правду по какой-то иной причине, о которой не желала напоминать самой себе даже по прошествии стольких лет?
– Он был совершенно посторонний человек, – жестко добавила она. – У нас с ним не было ничего общего.
– И что… он так никогда и не узнал, что у него есть дети?
– А к чему ему было это знать?
– И вы больше никогда не виделись? – продолжала выведывать Людмила Федоровна, утирая глаза. – Никогда?
– Никогда, – подтвердила Ариадна Казимировна. – А зачем нам еще было видеться? У меня появились дети, а он, надо полагать, давно забыл о моем существовании.
– А он знал, как тебя зовут?
– Я сказала ему, что меня зовут Ириной.
– Может быть, он тебя искал…
– Люся, что за вздор! Ну для чего бы он стал меня разыскивать?
– Аринушка, ты же родила ему детей…
– Господи, какие глупости, извини меня, конечно, приходят тебе в голову! У всех, кто там работал, были свои семьи. Наверняка и у него где-то была жена и свои собственные дети. Так чего ради ему еще и мои? И вообще, ты хоть знаешь, сколько детей рождается у женщин не от их родных мужей? По статистике, не меньше двадцати пяти процентов.
– Какой ужас! – всплеснула ладошками Людмила Федоровна. Помолчала и добавила: – Но я все-таки уверена, что он тебя искал…
– Люся, ну что ты придумываешь! Никто меня не искал.
– А может, разыскивал! – продолжала настаивать подруга. – Он, наверное, спрашивал тебя, откуда ты приехала?
– Да, конечно, – помолчав, согласилась Ариадна Казимировна. Затем едко добавила: – Мужчины вообще слишком любопытны, хотя и сваливают этот свой недостаток на нас. А сами сплетничают не хуже баб! Поэтому я и не хотела открывать ни своего имени, ни того, откуда я явилась. Сказала ему, что живу в Новосибирске.
Людмила Федоровна открыла рот и тяжело задышала – сердце давало о себе знать. Столько неприятных событий за последние два дня, да еще и бессонная ночь в придачу! Однако она справилась и спросила – не могла не спросить!
– А… а Лена и Лерочка немного похожи на него, наверное?
– Слава богу, Лерка и Ленка ото всех взяли понемножку. Глаза и фигура у них точно мои, а вот все остальное…
– А фотографии у тебя не сохранилось? – сентиментально сморкаясь в платок, спросила Людмила Федоровна. – Наверное, он дарил тебе на память… Не мог не подарить…
– Люся, какие глупости ты все-таки иногда говоришь! С какой стати он стал бы презентовать мне на память что бы то ни было?
– Я уверена, что он тебя очень сильно любил! – заявила Людмила Федоровна.
Когда Люся впадала в такой раж, спорить с ней было бесполезно.
– Ну, если тебя уже так разобрало… У меня есть одна фотография, где мы вместе. Знаешь, не понимаю зачем, но я хранила ее все эти годы… Сейчас поищу. Кажется, в этом альбоме.
Боже мой, сколько же времени прошло! Малиновый плюш альбома выгорел и потерся на уголках – давно миновала мода и на такие альбомы, и на такие фотографии, где случайные люди сняты вместе. Люди, которых объединяла только какая-нибудь одна неделя, максимум – месяц из всей жизни…
Она задумчиво перелистывала страницы. «На память об отдыхе в Ессентуках», «На память о Сочи», «Депутаты X созыва у памятника Энгельсу»… Еще какие-то бесконечные депутаты, съезды, совещания, открытие каких-то памятников, закладка камней новых домов, заводов, дорог… Это все Аристарх Сергеевич хранил, любил сниматься, она же – нет. Никогда не находила никакой радости в том, чтобы «стать поплотнее», как велит фотограф, сбиться в кучу с совершенно посторонними людьми только для того, чтобы все поместились. Самых рослых и не влезающих в кадр обычно укладывали на переднем плане в позах русалок.
