– Что? – Катя недоуменно уставилась на мать, прожевывая пирожок с повидлом.
– Иван приехал и привез с собой нотариуса. Ариадна Казимировна все-таки оставила завещание. Дом она отписала своей подруге!
* * *
– Ой, что это у тебя?
– Котенок.
– Ты что, Лысенко, решил завести домашнее животное?
– Маш, слышишь… Завтра этот малец должен вернуться. Ты с сестрой Риты сама поговоришь или Сорокина пусть разбирается?
– Ой, устала я, Игорь, от Сорокиной, если честно! Как начнет, так за три дня не переслушаешь. Что все мужики сволочи, я и без нее знаю.
– Маш, я тебе о чем: этот малец, Мишка, он где жить-то пока будет, у сестры ее двоюродной или как?
– Ну а я почем знаю?
– Так ведь ты же к ней в больницу ходишь.
– Вот именно, что хожу. Она как замолчала, так с тех пор и не разговаривает. Ну, почти не разговаривает. «Да», «нет». Отвернется и молчит. А про мальчишку я и спрашивать боюсь. Знаешь, Игорь, я как посмотрю на нее, сразу как-то не по себе становится… Слушай, так ты этого зверя зачем сюда приволок? Мыши, что ли, завелись?
Котенок был смешной, полосатый, самый что ни на есть дворовый Васька. Он уже перерос тот нежный возраст, когда любой котенок похож на пушистый клубок и вызывает одно сплошное умиление. Был он длинен и тощ, как и любой подросток, и больше всего напоминал скумбрию, выловленную в год морского недорода. Когда капитан Лысенко увидел его в ящике среди других котят, он сразу понял – этого скоро перестанут продавать и в лучшем случае просто выбросят на помойку, ну а в худшем… Котенок стоял, упершись лапками в бортик ящика, и тоскливо заглядывал в глаза прохожих, словно взывая о милосердии. Сбежать из плена ему не давала частая веревочная сетка, натянутая поверх узилища. Глаза у него были большие, ярко-желтые, усы обломались, но уши бодро стояли торчком, да и сам он выглядел смышленым. Чем-то он сразу зацепил проходящего мимо человека, этот безродный котенок. Может быть, тем, что в глазах и того, и другого светилась какая-то общая тоска? Лысенко подошел к бабке, торговавшей у рынка котятами, и купил Ваську за символическую пятерку.
Зорким глазом эксперт Камышева заметила какую-то неуловимую схожесть в тощем котенке с загнутым крючком хвостом и неприкаянном капитане.
– Худющий он какой…
– Откормим. Я ему кошачьего корма купил. Знаешь, как харчит? Маш, я вот о чем подумал: может, мне этого мальца пока к моим свезти? Я, вообще-то, и кота этого… для него купил. Представляешь, приезжает он, мать в больнице, а… короче, родителей нет. Он же испугается! Нужно же как-то его отвлечь?
– Вот этим пугалом?
– Ну чего ты, Маш, отличный кот! Знаешь, как он поет! Вот погладь его, попробуй!
Маша Камышева недоверчиво протянула к животному руку. Котенок тут же воспользовался предложением и шустро вскарабкался ей на шею, как заправский альпинист. Там он разлегся и действительно немедленно запел. Причем голос у него оказался чрезвычайно громкий и трескучий.
– У него блохи есть? – с подозрением спросила Камышева и осторожно сняла живой воротник с шеи.
– Сказали, что нет.
– Сказали, сказали…
Она бесцеремонно перевернула котенка кверху пузом, которое оказалось нежно-бежевым, в мелких леопардовых пятнах, и подула в мех. Кот не возражал. Он лежал в позе «я ваш навеки» и блаженно жмурился. Впрочем, после тех огромных порций корма и молока, которые скормил ему с утра новый хозяин, блаженно жмурился бы даже лев.
– Так и скачут, – объявила Камышева. – Ошейник ему нужно купить.
– И поводок?
Камышева шутки не поняла. Она вообще в последнее время была необычайно серьезна.
– Село ты неасфальтированное! Кто котов на поводках водит? От блох. Кстати, как там твоя Катерина? Разобралась с инсулином?
– Сказала, что инсулина вроде бы не нашли. Собирается домой.
– Я ей сразу сказала, что дело тухлое. Его почти никогда не находят. Особенно если плохо ищут. Это тебе не мышьяк искать. Смотри, чего он там роет? Да, так я говорю, нужно было пробу… Ой, смотри, он тебе на бумаги надул!
– Вот скотина! А бабка говорила – чистоплотный!
– Не чистоплотный, а полосатый. Это две разные породы. Ты ему лоток купи.
– Так купил же!
– Где?
– Вот, в пакете стоит.
– Игорь, ты ему лоток на пол поставь. Он сам в пакет лазить не будет, – скептически заметила Камышева. – И песок такой купи специальный, кошачий, «Барсик» называется или «Мурзик», короче, как-то так. Коты его обожают. Да, идея неплохая… мальчишке это чудо природы должно понравиться. Ты смотри, как загребает! Старается… Да скинь ты его на пол, он же тебе все перегадит!
– Да ладно, это бумажки ненужные.
– Да? Ну, тебе виднее. А насчет сына ее… К твоим родителям я его везти все же не советую.
– Почему?
– Неужели не понимаешь?
– ?..
Капитан недоуменно воззрился на Камышеву, а котенок, справившись с туалетом, спрыгнул на пол, улегся в пятне солнечного света, падающего из окна, и стал деловито вылизываться.
– Оставь это дело мне и Сорокиной, – заявила эксперт. – А сам не выходи из роли. В сказках, Игорек, как говорится, добро завжды пэрэмагае зло. Это значит что? Это значит, что мы с Сорокиной на пару в любом случае лучше, чем ты один. Сиди тихо. Понял? И вообще, Сорокину лучше не дразнить. Она сама по себе прет, как Ленин на пьедестал, и, если что начала, ее не переспоришь, а уж тем более не переубедишь. И не надо. И кота своего вечером ко мне занеси, я на завтра отпрошусь и за мальчишкой поеду. Если ее сестра откажется за ним дальше смотреть…
Приведя в порядок меха, котенок подошел к капитану и легко вспрыгнул ему на колени, где моментально улегся, свернувшись клубком.
– Слушай, пусть кот сегодня у меня переночует, – предложил Лысенко, опуская пальцы в жидкий мех и почесывая свое приобретение. – А то мало ли как ее сестра – подкинули ей ребенка и еще кота в придачу…
Камышева внимательно посмотрела на капитана и согласно кивнула. Слава богу, Игорь вышел из той стадии, когда мужики заливают в себя непомерное количество водки и закусывают сами собой изнутри. Что ж, кошкотерапия – это хорошо. Пусть кормит своего Мурзика и радуется, когда тот гадит ему на документы… Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Но эти мысли эксперт вслух озвучивать не стала.
* * *
Их разбудил громкий стук. После вчерашнего утомительного дня они обе спали как убитые. Мама, видимо, решила сегодня рано не вставать – на море идти было неудобно, а может быть, не захотела будить дочь, которая выглядела не лучшим образом.
В дверь отчаянно колотили:
– Катя! Катя, проснись!
