– Что?!
– Людмила Федоровна, голубчик, успокойтесь, это я. Я, Катя. Вам… вам что-то померещилось?
Старуха только прерывисто вздохнула, нервно глядя туда же, на стеллаж, где ничего не было, только книжные корешки. В этом Катя могла бы поклясться.
– Здесь нет никого. Только вы и я. Когда я к вам пришла, в вашей комнате тоже никого не было, кроме вас. Ваши собачки в вольере. Мы только что о них говорили. Помните?
– Да… конечно.
– Вы сегодня ели что-нибудь? – участливо спросила Катя старую женщину.
– Мне не хочется. – Та слабо шевельнула рукой.
Все понятно. Ничего не ела и, скорее всего, не пила. Так действительно можно досидеться взаперти не только до галлюцинаций, но и заморить себя голодной смертью. Старуха не хочет выходить, чтобы не встречаться ни с кем из родственников своей покойной подруги. Ведь получается, что теперь не она у них в гостях, а они живут у нее в доме. А Людмила Федоровна, судя по всему, человек крайне деликатный. Так, значит, Кате сегодня придется кормить еще и престарелую даму. Интересно, у мамы еще осталась картошка?
– Людмила Федоровна, вы картошку с мясом любите?
Старуха уставилась на нее.
– ?..
– Давайте я вам поесть принесу. Я же вижу, вы ничего не ели.
– Мне не хочется.
– Вы меня простите, но по долгу службы я должна вас накормить.
– Это как? – растерялась хозяйка.
– А так. Вы сейчас в обморок упадете. А мне еще вас опросить нужно, – с расстановкой сказала Катя. – Простите, но работа такая. Вы ведь знаете, кто я? – полувопросительно осведомилась она.
Старуха неопределенно шевельнула рукой. Но Катя поняла, что она все знает, – и про то, где и кем Катя работает, и все остальные новости, которые до нее теперь доходят без заминки. Скорее всего, Светлана Петровна смекнула, с какой из оставшихся сторон лучше сотрудничать, и сделала выбор в пользу новой хозяйки дома.
– Что ж вас Светлана Петровна не накормила? – спросила она.
– Светочка обо мне позаботилась, конечно. Но мне не хочется.
Тут только Катя заметила стоящий на столике возле тахты поднос, деликатно прикрытый салфеткой.
– Давайте я вам сейчас горячего чаю из кухни принесу, и вы покушаете, а потом и поговорим, – предложила она.
– Не нужно. У меня есть электрочайник. Если вы настаиваете…
Старуха медленно, с трудом выбралась из кресла и подошла к закрытому снизу стеллажу. Достала с полки электрочайник и воткнула его в розетку.
– Выпьете со мной?
Чаю Кате не хотелось, но обижать хозяйку не стоило, поэтому она согласилась.
– Не сочтите за труд… мне тяжело наклоняться, – сказала старуха. – Там, у самой стенки, должна быть еще коробка… с чайными принадлежностями.
Катя встала на колени и заглянула внутрь шкафчика. Действительно, в глубине виднелась какая-то пестрая коробка. Она нерешительно потянула ее на себя, боясь что-либо нарушить: порядок в шкафчике был образцовый. То ли прислуга потрудилась, то ли сама Людмила Федоровна такая аккуратистка. Пузырьки с лекарствами выстроены были строгими рядами, вата, бинты и пластырь упакованы в прозрачные пакеты, а коробка со старомодными банками соседствовала с вполне современными одноразовыми шприцами и электронным прибором для измерения давления.
Чайник вскипел, и хозяйка заварила себе и гостье по чайному пакетику. Глядя на извлеченные из коробки изящные чашки с большими красными маками, она вздохнула:
– Леночка подарила. Несколько лет назад. На день рождения. Никогда не забывала. Такая милая девочка. Знаете, я ее в институт готовила. На моих глазах, можно сказать, они все выросли. У меня детей нет. Они мне всегда были как родные. Знала бы я… – Старуха тяжело вздохнула и скорбно поджала губы.
Чай остывал, исходя паром, и Катя нетерпеливо пододвинула к собеседнице поднос.
– Людмила Федоровна, поешьте…
Хозяйка взяла с тарелки булочку, поднесла ее ко рту и положила на место.
– Нет… не могу. – Старуха так категорически замотала головой, что Катя поняла – она действительно не может себя заставить.
– Ну, тогда хотя бы так. – Катя решительно зачерпнула меду из вазочки, сколько вместила ложка, и размешала в чашке хозяйки: – Выпейте!
«Хорошо бы сюда маму, – запоздало подумала она. – Не получается у меня. Мама бы нашла с ней общий язык».
– Любите сладкое? – спросила она, наблюдая, как отхлебывает чай с медом Людмила Федоровна.
– Что?
– Сладкое хорошо для сердца. И для мозга. Только не всем его можно. У Вани ведь диабет? Это же наследственное заболевание? Не знаете, как давно он колет инсулин?
Людмила Федоровна буквально уронила чашку, руки у нее дрожали, дрожали и губы. Она словно силилась что-то сказать, но только тяжело дышала. Кате даже показалось, что она снова близка к обмороку. Она вспомнила, что Людмила Федоровна потеряла сознание, когда зачитали завещание, и ей снова стало жаль старуху, которая сидит одна в своей комнате. У нее даже любимых собак отобрали. «Артистка», – вспомнила она ядовитые слова Оксаны, сказанные девушкой в адрес пожилой женщины. Однако Катя сомневалась, что Людмила Федоровна способна лицедействовать – старуха побледнела как полотно, и на притворство это мало походило.
– Людмила Федоровна, Людмила Федоровна! – позвала ее Катя. – Давайте я вам… капелек каких-нибудь? Может быть, врача?
– Не надо… ничего, – выдавила наконец из себя хозяйка. – Пожалуйста… уходите. Мне… действительно нехорошо… я хочу… побыть одна. Нет… пожалуйста, попросите их… Ваню… обязательно! Или нет, лучше сами. Вы ведь можете? – бессвязно лепетала она.
– Что, что вы хотите? Может быть, действительно лучше доктора?
– Нет… только нотариуса! Нотариуса! Вы ведь можете? Можете? Я вас очень прошу! Съездите за ним! Прямо сейчас! Прямо сейчас!
– Хорошо, хорошо, – поспешила успокоить ее Катя. – Я все поняла. Все, что хотите. Нотариуса так нотариуса. Но, – она посмотрела на громко тикающие на столе часы, – сейчас уже шесть вечера. Вряд ли он в такое время приедет. Давайте вызовем его на завтрашнее утро? Я действительно не могу сейчас за ним отправиться, – объяснила она старухе. – И не на чем, и не знаю куда… – Она по-детски развела руками. – А завтра – завтра я вам это твердо обещаю. И прямо с утра.
Старая женщина неожиданно успокоилась и даже порозовела. Наверное, чай с солидной порцией меда все же сделал свое дело. Катя, совсем было собравшаяся уходить, снова присела на краешек кресла.
– Красивый у вас здесь вид, Людмила Федоровна! Море как на ладони.
– Да. Я так люблю… море. Я смотрю на него каждый день. И не могу насмотреться. Буду смотреть… до самой смерти. Самое лучшее, что в моей жизни было, – это море. И Ариша… ей я обязана… я помню это… Я виновата… я одна! – неожиданно вскричала старуха.
