Яна удивлялась тому, как отец слушался новую жену, хотя в паре с матерью обычно командовал он, мать не противилась, но это все равно не делало их жизнь гармоничной. А теперь все было по-другому. У Надежды был сын, значительно старше Яны, уже отслужил армию и недавно женился. Как оказалось, новые родственники имели спланированные перспективы, и в кухне время от времени велись разговоры об эмиграции, но такие вопросы не решаются за раз. Когда отец спросил Яну, согласна ли она ехать в Канаду со всеми, она внимательно посмотрела ему в глаза и сказала, что ей и здесь неплохо и старенькую бабушку она не оставит. Отец виновато развел руками и, пожалуй, даже с облегчением сказал: «Ну, ты взрослая, сама решила. Я там устроюсь – буду помогать деньгами. А вдруг надумаешь к нам – сообщишь».
Тогда Яна уже поступила в институт. Прошло еще некоторое время, и отец, Надежда, ее сын с женой и их маленький сын действительно поднялись на крыло и понеслись за новой жизнью на другой континент. Яна почему-то не запомнила деталей последнего дня. Все, что происходило тогда дома, будто стерлось из ее памяти. Вспоминала только очередь в Борисполе, как взвешивали чемоданы, проверяли билеты и как отец махал ей рукой, уже пройдя таможенный контроль, сделав шаг в новую жизнь. Она удивилась, когда он вытер ладонью слезы. Яна не плакала. Она наблюдала за всем, словно со стороны. Так же вспоминала те события и теперь, вдруг задав себе вопрос, хотела бы она иметь такую мать, как Антонина.
8
Александра, как и раньше, работала в напряженном режиме – днем на рынке, вечером мыла полы в детском саду, там же и ночевала, а утром опять на рынок. Рука у Стаси уже не болела, обошлось без последствий, но Александра все вспоминала пережитый ими испуг и такую неожиданную помощь чужого человека и чувствовала себя в долгу перед ним. Нет, она не настолько разуверилась в людях, чтобы считать такой поступок подвигом – и сама бросилась бы помогать другому в беде, тем более ребенку, – но все же за несколько лет в столице осознала здешний ритм жизни, обособленность людей друг от друга даже при такой плотности населения, а может, именно из-за нее. Город ей казался гигантским муравейником, где, в отличие от муравейника настоящего, не действуют природные законы, логически приводящие к гармонии. Иногда она сравнивала столицу с большим больным организмом или наполовину больным, где здоровые органы едва обеспечивают жизнеспособность системы, тянут на себе груз нездоровых, выполняя их функции, а то и сами теряют силы и сдаются.
Не сказать чтобы она была пессимисткой, но неожиданная искренняя помощь, поддержка, которую оказал им со Стасей в тот вечер абсолютно чужой им человек – доктор Вадим, нашла отклик в ее душе не как подвиг, но как норма со знаком плюс. И хотелось, конечно, его отблагодарить. Но Александра знала, что врачи работают по странному графику, у них какие-то дежурства, да и больница та была огромной, а они тогда были только в травмпункте, где делали рентген и выясняли, целы ли Стасины косточки. Где его теперь искать? Хотя… Вадим написал на клочке бумаги номер своего мобильного, просил звонить «если что», но с рукой все было в порядке, и женщина никак не могла решиться побеспокоить «просто так», да еще и попросить о встрече, чтобы отблагодарить…
Стася однажды поинтересовалась, звонила ли мама врачу или уже потеряла его номер. Александра сказала, что номер у нее до сих пор в кармашке сумки, но как-то неудобно отвлекать занятого человека. Она решила, что поближе к Новому году отпросится с работы, поедет в больницу и просто оставит для Вадима в травмпункте «подарок от Стаси». А там уж его найдут.
Новый год приближался. Как всегда – обычная суета, подготовка к празднику, шарики-гирлянды, елочные базары, рекламный ажиотаж – «Праздник приближается! Праздник приближается!» А ко всему этому в комплекте шел мороз, который за день стояния на работе пробирал до костей продавщиц на рынке, несмотря на меховые шапки, теплые свитера, пуховики, трое штанов и валенки. Первую зиму Александра пыталась «держать фасон», несколько скептически поглядывая на соседок, одетых как капуста, без претензии на моду. Она никогда не была богатой, не имела дорогих брендовых вещей, но еще в юности научилась хорошо шить, со вкусом и чувством меры, поэтому одевалась и недорого, и красиво. В старших классах школы ее дразнили «Шурка-Шанель». А потом и на работе, в отделе кадров картонно-бумажной фабрики, была образцом стиля. Так же одевала Александра с самого детства и Стасю. Она считала, что любая женщина может хорошо выглядеть, если, конечно, захочет. Тетки, закаленные рынком, эту ее черту тоже отметили и хихикали между собой, не столько зло, сколько иронично, прикидывая, сколько времени понадобится, чтобы базар обтесал эту провинциальную «модель».
Александра сопротивлялась «профессиональному стилю» до зимы. Держалась еще и по первому снегу. Но когда легкая простуда перешла в тяжелый бронхит (притом, что негде было и отлежаться с раздирающим грудь кашлем и температурой), тенденции итальянской зимней моды уступили проверенному стилю северных широт. Выручила ее тогда Павловна, соседка, которая неподалеку продавала с мужем колбасы и знала о печальной истории Александры и Стаси. Она забрала ее к себе, сказав, что комната их дочери свободна, пока та в командировке, а переносить бронхит на ногах – так недолго и до пневмонии, а то и до туберкулеза. Александра отказывалась, но слово «туберкулез» прозвучало фатально, и она согласилась. Пять дней лежала и кашляла она в чужой квартире, заваривала и пила травяной чай, ела таблетки и «работала над собой» – внушала, что она здоровая, сильная и выносливая и что победит все болезни. Вот после этого и стала она одеваться «как все». Но в душе ненавидела эту «капустную» неповоротливую одежду, а еще так и не приобщилась к «сугреву» алкоголем, к которому уже привыкли ее коллеги за годы стояния на базарах и таскания там ящиков. Шла вторая зима в столице. Мало что изменилось в их жизни. Но Стася училась, и это было главным. А Александра ждала весны. Ждала ее, как молодой матрос с подводной лодки ждет завершения плавания, чтобы ступить на твердую землю и вдохнуть настоящего, сочного воздуха.
Стася готовилась к школьному новогоднему концерту, а потом на каникулы они собирались в родной городок к дедушке и бабушке, мама – на три выходных дня, а Стася – на целых две недели. Александра спрятала руки в перчатках с обрезанными пальчиками в карманы своего тулупа, потопала ногами и замерла, глядя на то, как напротив в загородке люди выбирали елки. Невольно задумалась о недалеком уже празднике и радовалась возможности съездить домой, побыть вместе с родителями и дочкой. Взгрустнула, подумав, что безвозвратно ушли те времена, когда семья была семьей, Стася еще маленькой, когда собирались они все за большим овальным столом, который и в трудные времена на Новый год не пустовал, говорили простые душевные слова, смеялись, пили шампанское и обменивались подарками. Наверное, это было счастье. Такое обычное, бытовое… А теперь одному Богу известно, что у них со Стасей впереди.
Вдруг внимание женщины привлекло оживление у соседнего прилавка. Она увидела уже знакомую пару – девушку с микрофоном и парня с кинокамерой на плече, они снова опрашивали людей о счастье. На этот раз они прижали к витрине с мандаринами, хурмой, грейпфрутами и другими яркими дарами далеких стран худощавого старичка с профессорской бородкой, в очках и с портфелем в руке. Он сначала удивленно смотрел на напористую парочку, а потом сказал:
