Он заглянул в номер, взял газету Herald Tribune, перешел через улицу и зашел в «Рамаду». В лобби он устроился на диване, так чтобы было видно ресепшн. План был прост. Нужно было создать у персонала впечатление, что он живет в этом отеле – возможно, он муж, который ждет, когда жена спустится вниз к ужину. Войдя в роль, Том принялся перелистывать страницы газеты. Он прочитал статью о Египте после Мубарака, потом еще одну, о предстоящих выборах во Франции. Позади него, в самом центре лобби, стоял рояль. За ним восседала одна из дам, проживающих в отеле, пожилая англичанка с розовым, как воздушный шарик, лицом. Она наигрывала мелодии Кола Портера, с мастерством и вместе с тем безжизненностью, которая выдавала в ней бывшую учительницу музыки. Судя по всему, она являлась одной из достопримечательностей отеля; проходящие мимо служащие все время ей улыбались. Рядом с ней красовалось объявление: «Вечерний киносеанс. Понедельник. «Билли Эллиот». Том чувствовал себя как в семейном летнем лагере. Часы пробили девять; с последним ударом у рояля собралась небольшая толпа, и поощряемая многочисленными просьбами розоволицая леди приступила к своему коронному блюду Sailing Рода Стюарта. Том решил, что пора действовать. Он сунул газету под мышку, удостоверился, что на ресепшн нет других гостей, и подошел к администраторам.
Их было двое, мужчина и женщина. Рассудив, что с женщиной легче найти общий язык, Том остановился напротив нее и побарабанил пальцами по стойке.
– Добрый вечер. – Зрительный контакт, легкая улыбка. Том обратился к женщине по-французски. – Я приехал сегодня утром. Не могли бы вы сказать мне, когда ресторан прекращает работу?
Администратор оказалась более чем любезна. Она вытащила листок бумаги, быстро и подробно расписала часы работы баров, ресторанов и кафе отеля, а также прочих мероприятий, осведомилась, не желает ли «сэр» чего-нибудь выпить перед обедом в баре, и намекнула, что время завтрака, как правило, неофициально продлевается. Она даже вручила Тому карту. Он внимательно выслушал все, что рассказала ему администратор, поблагодарил ее и вернулся на свое место на диване. Там, с газетой в руках, он провел еще пятнадцать минут.
В девять двадцать Том приступил к выполнению второй части своего плана. Тактика и здесь была простой. Надо было сделать вид, что он постоялец, который должен на минутку подняться в свой номер. Том направился к лифтам в северной части лобби, поторчал там несколько секунд, убедился, что на ресепшн его заметили, и поднялся на второй этаж. Чтобы убить время, он решил позвонить Сэми.
Как обычно, вместо гудков в трубке раздалась какофония североафриканской музыки. После нескольких секунд завываний и визга скрипок наконец послышался голос Сэми. Выяснилось, что Амелия и Мало прибыли в Хальк-эль-Уэд в половине девятого. Сэми сообщил, что они отправились выпить в бар на пляже и попросили его подождать, пока они не закончат ужин, чтобы он мог отвезти их обратно в отель.
– Идеально, – похвалил Том. – С ними кто-нибудь есть?
– Нет, сэр.
– А вы в порядке? Вы что-нибудь ели?
– Со мной все нормально, спасибо, – сказал Сэми. Голос у него был немного напряженный, как будто ему внезапно стало совестно за то, что он делает. – Мы с ними долго разговаривали, пока ехали.
– Я бы очень хотел узнать все подробности. – Том заглянул через перила балкона и заметил, что стойка ресепшн опустела. – Когда вернетесь, можем поговорить у меня в номере. – Из лифта вышла девочка-подросток; проходя мимо Тома, она уставилась в пол. – Постарайтесь запомнить малейшие детали, все, о чем они будут говорить по дороге назад. Это может быть очень важно.
– Конечно, сэр.
Надо было идти. На лифте Том спустился на первый этаж, выбрал нужный момент, подошел к стойке и улыбнулся – устало и с сожалением.
– У меня небольшая проблема, – проговорил он.
– Да, сэр?
– Я не могу найти ключ от своего номера. Днем я катался на ослике на пляже – может быть, он выпал и потерялся в песке? Можно ли получить замену?
– Разумеется, сэр. Какой у вас номер?
– Двенадцать четырнадцать. Администратор вбила номер в компьютер.
– И ваше имя, сэр?
– Мало. Франсуа Мало.
Глава 23
Его зачатие было актом любви; уничтожить его будет актом ненависти.
Амелия помнила все подробности того давнего разговора с Джоан, все аргументы, что они приводили друг другу, ее собственную несокрушимую убежденность, что она не имеет права делать аборт без ведома Жан-Марка. Сначала Джоан советовала ей прервать беременность, вернуться в Лондон и забыть об этом неприятном событии – что тут поделаешь, жестокая необходимость, юношеский опыт. Но когда Амелия твердо заявила, что намерена сохранить ребенка, Джоан без колебаний подставила ей плечо и оказалась неоценимым другом и помощницей. Именно она нашла для Амелии небольшую квартирку всего в двух кварталах от резиденции Гуттманов. Все держалось в таком строгом секрете, что в курсе был только Дэвид, муж Джоан. Именно Джоан устроила ее на временную работу в американское консульство, чтобы Амелии было чем себя занять в предстоящие семь месяцев беременности. Через несколько дней после того, как она переехала в свое новое жилище, Гуттманы на две недели отвезли ее в Испанию. Они обращались с ней как с дочерью, которой у них никогда не было. Она увидела сокровища музея Прадо, великолепные памятники Кордовы и даже посмотрела на бой быков в Лас-Вентас. Во время корриды Дэвид осторожно положил руку на живот Амелии и спросил: «А вы уверены, что леди в вашем положении должна смотреть на такие ужасы?» И опять же именно Джоан, по возвращении в Тунис, выступила с идеей отдать ребенка на усыновление через агентство Père Blancs. Амелия с готовностью ухватилась за нее… возможно, с чрезмерной готовностью. Она была так молода, так амбициозна, так жаждала жизни и страшно боялась, что ребенок лишит ее всех возможностей в будущем.
Париж как будто ждал ее. На влажных летних улицах было полно туристов, за столиками кафе, выставленными на тротуар, сидели посетители; все оживленно болтали, то и дело раздавались взрывы смеха. Иногда, приезжая в незнакомый город, Амелия сразу же чувствовала в нем неясную скрытую угрозу, словно ее поместили в чуждую и враждебную ей среду. Как правило, это было дурное предзнаменование. Конечно, она прекрасно понимала, что это не более чем суеверие, ее собственные странности, и большинство из коллег-мужчин посмеялись бы над ней, если бы она вздумала поделиться с ними своими ощущениями. Но это шестое чувство – или, если угодно, интуиция – было с Амелией в течение всей ее долгой карьеры и, как правило, редко ее подводило. Работая под дипломатическим прикрытием в Каире или в Багдаде, она поняла, что ей требуется на пятьдесят процентов больше хитрости и упорства, чем мужчине, чтобы просто выжить в атмосфере агрессии. Но Франция всегда принимала ее в свои объятия. В Париже Амелия чувствовала себя почти прежней Амелией Уэлдон, еще до Туниса, двадцатилетней красавицей, у ног которой лежал весь мир. Как только Франсуа унесли – это случилось сразу же, она так и не увидела и не прижала к себе своего ребенка, – начался процесс возведения новой личности, сильной и неуязвимой. Любовники были покинуты, коллеги отодвинуты в сторону, друзья преданы забвению. Двойная жизнь агента МИ-6 представлялась Амелии идеальной лабораторией для создания другой женщины. Женщины, которая никогда не потерпит поражения.
