Заталкивая тело в троллейбус, Федот Федотович пытался восстановить в памяти события вчерашней ночи. «Значит, так, – думал Федот Федотович, поглядывая на народ, который мог заметить, что он не взял билет, а народ у нас – общественный контролер и все такое… – Следователя не боялся, а какого-то общественного контролера трушу, – признался себе Федот Федотович, и его охватила тоска. – Господа, выпьем за Деникина, – вспомнил он и посмотрел на лица пассажиров. – Да, оторвались мы от народа, непоправимо оторвались. Непостоянное человек создание: сегодня – один, завтра – другой, послезавтра третий, и так далее, по числу дней.
Свобода, свобода, свобода от лжи несносной… Опальный бард! И я наплел несусветной муры… Друзья мои, выходит, мы собрались только для того, чтобы отпраздновать день смерти усатого! Что же это получается, мертвый и впрямь хватает живого!»
6. Федот и Иван.
– Юбилейный лысачок! – сострил Федот Федотович, распахивая дверь мастерской.
Сосед уже стучал молотком по голой гипсовой лысине.
– Заходи, – пригласил его Иван Филиппович, продолжая работать.
Гипсовые Ленины хитренько щурились на своего создателя.
– Ты бы хоть за занавеску их убрал!
– Мне натура нужна, – пожаловался Иван Филиппович, – это в юности я их на раз делал, а теперь то лоб огурцом, то глазницы с пуговицу. Этот в Самару пойдет, – погладил Иван Филиппович ленинский лоб.
Федот и Иван получили от МОСХа подвал на двоих. Иван тоже сидел, но не по 58-й, а по уголовной. Он все понимал, но у него, в отличие от Федота, была большая семья. Федот в душе считал Ивана прохиндеем, но виду не показывал, что так считает.
– Ты бы его с себя лепил, – сострил Федот, радуясь этой остроте, как новой.
Но если в каждой шутке есть доля истины, то в этой шутке она помещалась вся без остатка, поскольку Иван Филиппович был вылитый Ленин. По этой причине его сторонились прохожие и у него не было друзей. Все подозревали в нем стукача, хотя, насколько известно, Ленин стукачом не был. Из-за рокового сходства с вождем мирового пролетариата Иван Филиппович был на подозрении у властей и у диссидентов. Вот и у Федота мелькнула было мысль взять Ивана на празднование смерти усатого, мелькнула и исчезла. А то подумают – привел Ленина на конспиративную квартиру, еще и в диссиденты запишут!
– Иван, а как ты считаешь, если б диссиденты пришли к власти, зажали бы они нас в кулак или действительно дали глотнуть свободы?
– Где ты вчера был? – спросил Иван, зная, что утренние мысли соседа определяются вечерними разговорами.
– А был я, Ваня, в славном обществе свободных людей.
– Иностранцы, что ль? – сощурился Иван и выковырял гипс из угла ленинского глаза.
– Был один. Но главное, пришли туда, Иван, братья во Христе, святая молодежь. Старушкам помогают, с детьми инакомыслящих гуляют по четыре часа в день.
Топот и гиканье прервали Федотов рассказ. Ворвалась ватага детей.
– Привет вождю, – поприветствовали ребятишки Ивана Филипповича. – Куда кидать?
– Сюда, ребятушки, – указал Иван Филиппович на доску, и дети, засучив рукава, принялись кидать в нее комья глины.
– Кого здесь слепите? – поинтересовались ребята, закончив стрельбу по доске.
– Здесь будет триптих, – объяснил Иван Филиппович. – Маркс, Энгельс и Ленин.
– На мороженое дашь? – спросили ребята.
– Завтра, завтра приходите, – ответил Иван Филиппович, ласково выпроваживая детей из мастерской. – Подшефный класс, хорошо работают, – похвалил он детей и, взяв дубину, заровнял поверхность будущего барельефа. – Я, как видишь, и без братьев во Христе обхожусь, – сказал Иван и сдул с Ильича гипсовую пыль. – Ты, Федот, очень разбазариваешься. Друзей – целая Москва, а дело стоит. Я твою Нику Самофракийскую устал поливать и тряпками обматывать. Ты бы хоть развернул ее да поглядел, как она у тебя осела, каркас из головы торчит. Иди и работай!
– Там еще и бард был, опальный. Свобода, свобода, свобода от лжи несносной…
– Хватит, Федот! Иди и работай!
– Пойдем со мной, Иван, я сегодня одиночества не перенесу.
– Не человек тебе нужен, а опохмелка, – заявил Иван Филиппович и застучал молотком по резцу.
7. Ника Самофракийская. Надо было не рассусоливать, а сразу денег просить, – подумал Федот Федотович, хоть и знал, что Иван никогда не даст. Неизвестно, в Ленина ли он пошел скупостью, или Ленин был щедрый, а он, значит, еще хуже Ленина, – но скуп Иван был невероятно.
– Ника ты моя Самофракийская! Освободить бы тебя из-под спуда, расправила бы ты крылышки и полетела, – заговаривал он обернутую в полиэтилен глыбу на поворотном круге.
«Жена!» – вспыхнула в мозгу красная лампочка. «Жена! – засвербило в животе. – Что я с ней делал? Какой кошмар! Неужели я и впрямь потерял себя в луже?» Федот опустил руку в карман, но кармана не было, и плаща не было, а также всего тела, включая голову. Ну да, явись он к жене весь, с душой и телом, он бы такого себе не позволил. Да будучи весь, он никогда бы к ней и не явился, ибо искусство служило ему убежищем от закатного буйства плоти. Если говорить начистоту, то Федот всю жизнь любил одну женщину. Нику Самофракийскую? Нет! Машу Белозерову, свою лагерную жену.
Маша, ангел, падший по воле чужих и грубых людей. Вот ты идешь, богиня любви и плодородия, по безжизненному песку и несешь на своих плечах груз принудительного труда. Ласточка моя, Маша, где искать мне тебя? Зачем разделил нас проклятый Терехов, зачем ты продала ему свое поруганное тело, девочка моя, Машенька?!
Федот достал из-под топчана чемоданчик и вынул из него пожелтевший пакет с лагерными письмами. Может, она жива и где-то есть?
8. Нет ничего сложней простого.
– Филонишь, – вздохнул Иван Филиппович, рассматривая себя в зеркало, забрызганное гипсом.
– Нарцисс Филиппович, – глупо пошутил Федот, зная, что дело тут не в нарциссизме, а в том, что Иван некоторые черты Ленина лепил с себя. Особенно удачным в смысле сходства был нос, в общем-то незамысловатый нос вождя, простой по форме и содержанию, но, как известно, нет ничего сложней простого, а простое у Ивана Филипповича всегда шло туго.
– Иван, я тут тебе кое-что прочесть хочу, – сказал Федот и сел на бортик продавленной раскладушки.
– Из лирики? – мрачно сощурился Иван, но стучать перестал и сел рядом с Федотом.
– Ты знаешь, что у меня была жена, – начал Федот.
– У тебя есть жена, – перебил его Иван и, выпростав одну руку вперед, а другую заложив за лацкан пиджака, произнес: – Еволюция, о необходимости которой…
