Вас смущает Эммануэль? – обратился к Марте хозяин собаки.
Нет-нет!
Вас смущаю я?
Нет-нет.
Если смущаю, скажите. Куда вы держите путь?
Он отложил книгу в сторону.
Марта объяснила – к подруге, на день, в тихий дом на самом берегу моря, оттуда в Стокгольм, из Стокгольма домой. Где у нее семья. Муж и двое взрослых детей. Есть и внучка, ей полтора года. Марта показала фото.
О, вы Марта, которая изменила мужу! Браво! – похлопал он по суперобложке, – а как пирог, вы успели спечь пирог?! Это автобиография? Я не обижу вас, если скажу, что это говно собачье?
Это пародия. (Не пора ли ей заткнуться?)
Меж тем навязчивый попутчик поднял собаку за передние лапы, поставил их себе на колени.
Пуэбло! – позвала его красотка.
Пуэбло, – представился он, – я совершенно схожу с ума от Эммануэля, совершенно схожу с ума.
Это ваш пес?
Нет, что вы, если б он был моим… Только ради Эммануэля я живу с этой женщиной, – указал он на красотку, – она знает, чем меня привязать к ее юбке.
Хельсинфор. Все встали как по команде и вышли. Марта спросила красотку, как добраться до парома.
Следуйте за нами, – велела она, – только прибавьте шаг.
Марта шла чуть поодаль от компании. Как все испанцы, они шумели, размахивали руками. Пуэбло, чуть отогнувшись назад, вел Эммануэля на длинном поводке. Марта (на самом деле она еврейка немецкого происхождения, переехавшая из Венесуэлы в Вену после замужества, ее предкам удалось бежать из Германии в 1938 году) любовалась грациозной походкой Пуэбло, вытянутой по земле тенью, хорошо, что нашлись попутчики и она скоро доберется до места. И прекрасно, что она решилась путешествовать одна, и что муж так легко ее отпустил. Вот он будет смеяться, когда она расскажет ему, как испугалась в тоннеле, в поезде на море! А этот нахал Пуэбло нисколько не удивился, что у нее есть внучка. Все удивляются, хотя в последнее время…
Вокзал. Огромный стеклянный корабль. Где паром на Фортуну?!
Следуйте за нами, – сказал Пуэбло.
Но мне надо на Фортуну!
Э нет, нам не туда.
Марта посмотрела на табло. Фортуна нигде не значилась. Она достала записную книжку, открыла на «Ингеборг». От души отлегло. Ей надо всего лишь переехать в Швецию, это тот же Хельсинфор, но с несколько видоизмененным на шведский лад названием. Отлично. Она знает, куда ей.
Она помахала рукой Пуэбло, Эммануэлю и компании и спохватилась – скорей, скорей, осталось три минуты! Она бегом бежала по бесконечному стеклянному коридору пока не уткнулась в пристань номер 3, уже подымали трап, но она замахала руками, подождите, купила билет, влетела на палубу, и сразу в бар, живот сводило от голода или от страха, – везде она опаздывает, всего боится, отвыкла быть одна, ну что, если бы она опоздала на этот паром, позвонила бы Ингеборг, переночевала бы в гостинице, а утром та приехала бы за ней на машине и увезла бы в Фортуну. Ничего не случилось бы, если бы они и вовсе не встретились, встретились бы летом в Мадриде.
Хот-дог!
Что-нибудь другое?
Последний рейс, мэдам. Кофе?
Кофе так кофе, в бумажном стакане, даже не в чашке.
Марта устроилась напротив пустого бара. Народу негусто, ночь. В застекленной корме брезжили огни. Приближался Шведский берег.
Мэдам, это не ваша книга?
Марта вскочила и плеснула кофе на джинсы.
Моя! – закричала Марта.
Сори, – сказал бармен, указывая на коричневое пятно. – Он вынес тряпку, смоченную какой-то вонючей жидкостью, и, встав на колени, стал оттирать пятно на брючине. Таиландец, судя по всему: желтая кожа, узкие глаза, жидкая бородка, проплешина на лбу.
Марта стояла прямо, прижав к груди книгу. Какая-то она дерганая, все роняет, напрочь не помнит, что вынимала книгу, когда доставала кошелек. И опять она испугалась, что было бы, если бы бармен ее не окликнул и не вернул книгу, как бы она утром писала рецензию?
Может, он с Тибета?
Нет, из Сингапура. Но был на Тибете, да, мэдам, – он выпрямился, унес тряпку за стойку и стал там, продолжая говорить с ней. Было у него тяжелое испытание, женщины-женщины, – и он стал тереть бороду, похихикивая.
И что женщины? Обманули?
Сингапурец кивнул.
И вы поехали на Тибет, зачем?
Познавать истину.
И там был один монах…
Так точно, один монах.
И он вам велел испытать себя и вернуться туда, откуда все началось?
Так точно, мэм.
Так что же вы не в Сингапуре, а на пароме?
Ослушался. И теперь до конца жизни буду скитаться, чтобы снова не угодить на пятый круг.
Марта показала сингапурцу фотографию внучки.
Красивая, вздохнул он, и тоже не удивился, что Марта – бабушка.
Огни Швеции ничем не отличались от огней Дании.
Марта вышла с парома, ноги подкашивались от усталости.
Ингеборг на условленном месте не было. Марта спросила сингапурца, далеко ли отсюда до Фортуны. Но он и слыхом не слыхивал о таком месте. Он знает, что Фортуна – это судьба, и это все, что он знает.
Марта уже готова была разреветься, и тут появилась Ингеборг, взмыленная, неприбранная, что с ней?
Скорей, скорей, она все объяснит в машине.
Ингеборг никак не могла отдышаться, пыхтела и сопела, включая зажигание. Не машина – металлолом.
Как хорошо, что все обошлось, если бы ты знала, что случилось!
Марту укачивало, клонило ко сну.
А мы скоро приедем?
Минут сорок, час…
Что же случилось?
Он пришел на прием. Помнишь, давным-давно я рассказывала тебе о Гюнтере, как мы были влюблены друг в друга в университете, физик такой шандарахнутый, пел в хоре, баритон, там, в хоре, его захомутала одна с факультета перевода…
И у них родилось двое детей…
Да ладно с детьми, пусть живут до ста лет, короче, певичка шлялась направо-налево, пустила дом по ветру, на этой почве у него развилась клиническая паранойя, он подозревал ее в измене, она не признавалась. Он запил. И вот однажды застукал ее…
С собакой?
Откуда ты знаешь? – Ингеборг остановила машину, откинулась на сидении.
Модная тема в литературе. Он застрелил собаку?
Шведская деревня по имени Фортуна спала сладким сном, а человек, застреливший собаку, сидел за столом и читал книгу. Марта краем глаза взглянула на обложку. Что-то про электричество.
