Ряд дополнительных мер, принятых после этого указа – в развитие его духа, – резко усложнил процедуру развода и изменил отношение к нему. Развод стал считаться признаком «моральной неустойчивости» гражданина. Он влек за собой неприятные последствия, такие, например, как административные или партийные взыскания, а иногда и исключение из партии, что означало конец любой карьеры. Эти обстоятельства, с одной стороны, резко ускорили процесс институциализации советской семьи, а с другой – скорректировали гражданский статус женщины. В обмен на признание ее свободы и равенства государство отныне ожидало от женщины исполнения не только ролей труженицы и матери, но и основной воспитательницы своих детей, хранительницы советской семьи, верной жены, берущей на себя все бремя забот о доме.
...
Развод влек за собой неприятные последствия, например, административные или партийные взыскания, а иногда и исключение из партии, что означало конец любой карьеры.
Таким образом, провалившее курс на «революцию быта» государство перекладывало на плечи женщин заботу об этом «быте» и легализовало «двойную нагрузку», которую и без того уже несла «свободная и равноправная» гражданка. Правда, государство обещало всемерно способствовать развитию социальной инфраструктуры. Но не «здесь и сейчас», а «со временем», постепенно, после осуществления других – первоочередных задач. А пока в качестве компенсации за двойную нагрузку женщинам предоставлялись дополнительные, «охранные» права и «льготы», такие, в частности, как оплачиваемые отпуска по беременности и родам, пособия на детей.
Анализируя особенности социалистического законодательства, важно отметить, что в советской семье сохранялась гендерная асимметрия. Но асимметрия не совсем традиционная. В советской семье рельефнее обозначилась фигура матери, функция которой многократно усложнилась. Мать отвечала за рождение и воспитание детей, за быт семьи, выполняла весь домашний труд и, помимо этого, материально поддерживала семью своей зарплатой. В большинстве советских семей зарплаты мужа было недостаточно, чтобы обеспечить даже минимальный прожиточный уровень.
Реформа школьного образования, осуществленная в военном 1943 году, предусматривавшая раздельное обучение мальчиков и девочек, еще откровеннее обнаружила радикальные перемены в подходе государства к социальным отношениям между полами. Отныне государство считало нужным уже со школьной скамьи растить и воспитывать детей в соответствии с «естественным» назначением каждого пола: мальчик в этой новой парадигме должен был быть готовым исполнять функции «бойца» – на фронте и в тылу, а девочка – «матери» и «сознательной воспитательницы» детей. «Отец народов» Иосиф Сталин лично руководил этой реформой. Впрочем, реформа никак не повлияла на изменение пропагандистского курса государства ни в отношении гражданских свобод и равноправия женщин, ни в отношении семьи как части большого трудового коллектива, открытой для любого вмешательства государственных институтов. Государство не считало нужным устранять очевидные противоречия в своих пропагандистских установках, которые к этому времени уже обрели форму веры и, как всякий символ веры, могли быть противоречивыми и даже плохо совместимыми.
Только после смерти Сталина этот откровенно патриархатный крен в государственной политике начал выравниваться, а противоречия в законодательстве о социальном статусе женщин стали постепенно сниматься и отчасти загоняться внутрь. Как подчеркивала официальная наука, «концепция решения женского вопроса в СССР… базируется на том, что определяющим фактором равноправия женщин в обществе и семье является их участие в общественном производстве»; это участие обеспечивает их экономическую самостоятельность и «служит основой формирования у женщин социально значимых качеств: ответственности за свои действия и за дела коллектива, понимания гражданского долга, ощущения своего единения с обществом, социальной активности. Все это формирует женщину как личность, укрепляет ее престиж в семье».
Так формировалось советское законодательство, призванное решить женский вопрос и обеспечить подлинное равноправие и свободу женщин в социалистическом обществе. Это было «охранное», льготное законодательство, то есть, по сути, законодательство дискриминационное. Но когда в 1979 году ООН принимала Конвенцию о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин, советские пропагандисты с гордостью заявляли: «В нашей стране все меры этой Конвенции уже давно полностью осуществлены… Советское законодательство… даже значительно превосходит установленные нормы».
Как применялось это законодательство в повседневной жизни? Прежде всего втягивание женщин в общественное производство диктовалось не столько потребностями их «эмансипации», сколько нуждами модернизации советской экономики, ее перехода из фазы аграрной в индустриальную. Начиная с 1920-х годов удельный вес женщин в составе наемной рабочей силы все время повышался, правда, с определенными колебаниями. В 1970-е годы доля женщин в общей численности рабочих и служащих достигла 51 %, и этот показатель удерживается вплоть до конца 1980-х годов. Все двадцатилетие 1970–1980-х годов 92 % советских женщин трудоспособного возраста работали и учились.
Спецификой профессиональной занятости женщин в СССР долгое время оставался неквалифицированный или малоквалифицированный труд, преимущественно ручной, крайне тяжелый, не требовавший какой-либо профессиональной подготовки. А также разрыв почти на одну треть в средней по стране оплате мужского и женского труда. Эти показатели выглядят достаточно парадоксально рядом со статистическими данными об уровне образования и профессиональной подготовки женщин. Например, в общем составе специалистов-инженеров, агрономов, врачей, педагогов женщин было больше, чем мужчин. Их было больше и среди учащихся высших и средних учебных заведений. Так, в 1981 году женщины составляли 52 % студентов в высших учебных заведениях, 56 % учащихся в средних специальных учебных заведениях. Парадокс объясняется очень просто. Государство не сумело обеспечить женщинам условия для совмещения им же предписанных ролей – «труженицы» и «матери». Дом и быт были высоким барьером, не позволявшим основной массе женщин реализовать себя в профессиональной сфере. Но существовали и другие барьеры, вполне традиционного характера.
Определенные сферы общественного труда оставались практически недоступными для женщины. В первую очередь – это сфера управления государством. Полное отсутствие женщин там, где принимались реальные политические решения, камуфлировалось широкими декларациями о политическом равенстве женщин и их активном участии в строительстве социализма, а также набором женских лиц в президиумах съездов, официальных собраний, показателями их численности в местных и верховных органах законодательной власти.
Показатели были впечатляющими, если забыть о том, каким структурам в действительности принадлежала власть в стране. Так, численность женщин-депутатов местных органов власти уже в 1939 году составляла 33,1 % от общего числа депутатов, в 1971 году – 45,8 %; численность женщин-депутатов Верховного Совета СССР в 1952 году составляла 26 %, в 1970 году – 31 %.
Как же обстояло дело с реальной властью, сосредоточенной в руках коммунистической партии? В общем составе населения в 1966–1967 годах было 45,8 % мужчин и 54,2 % женщин; в составе партии – 79,1 % мужчин и 20,9 % женщин; в составе Центрального Комитета партии – 97,2 % мужчин и 2,8 % женщин; в Политбюро и секретариате 100 % мужчин. Ничтожно малое количество женщин находилось на руководящих постах в районных, городских, областных комитетах партии, направлявших текущую жизнь страны, – 42. Это значит, что те структуры власти, которые реально разрабатывали внутреннюю и внешнюю политику, были закрыты для женщин. Мир политики оставался «мужским» миром.
