...
Сегодня «затираемые» повсеместно американские мужчины, превратившись в дискриминируемое меньшинство, открыто стоять за свои права уже не рискуют – феминистки живьем съедят.
Не стала исключением и американская феминистская революция. Сегодня «затираемые» повсеместно американские мужчины, превратившись в дискриминируемое меньшинство, открыто стоять за свои права уже не рискуют – феминистки живьем съедят. Поэтому процветает тактика скрытого саботажа, примером которого стало выполнение того самого закона о равной оплате.
...
Даже в 2001 году белым американкам в среднем платили по 76 центов за ту же работу, за которую мужчины получали полновесный доллар.
После 1963 года было оперативно принято еще несколько федеральных законов, закреплявших экономическое равноправие полов: о равенстве в жилищном строительстве (1968), о равенстве женщин в образовании (1974), о равных возможностях при кредитовании (1975), поправки к законам о профессиональном образовании и образовании взрослых (1976) и другие. Однако даже в 2001 году, по данным Национального статистического бюро, белым американкам в среднем платили по 76 центов за ту же работу, за которую мужчины получали полновесный доллар. Еще меньше доставалось афроамериканкам (69 центов) и испаноязычным «латиноскам» (56 центов). Как показали исследования, проведенные Национальным комитетом по равной оплате, за тот же год среднестатистической американке с высшим образованием в сравнении с коллегами-мужчинами, выполнявшими такую же работу, не доплатили $12 893. Только за первые месяцы 2001 года суды 35 штатов приняли к рассмотрению около 100 исков по поводу «неравной платы». Любопытно, что исками оказались завалены не только работодатели, недоплачивающие своим сотрудницам, но и те, кто не обеспечивал сотрудницам дополнительных социальных льгот и привилегий.
(Для усиления неработающего закона в 1996 году был подготовлен другой – закон о честной оплате труда. В 1999 году он поступил в конгресс, где благополучно застрял. Хотя один пункт нового закона дает ему дополнительный шанс на принятие в сегодняшней Америке, после событий 11 сентября 2001 года ударившейся в поголовное стукачество: закон запрещает увольнение сотрудников, разгласивших условия оплаты, предложенные работодателем.)
Но это, по мнению пессимистов, лишь последние разрозненные очаги сопротивления исторически обреченных «контрреволюционеров». Тем более что сражаются они на том фронте, где дело женщин – правое: с тем, что равный труд требует равной оплаты, согласится всякий не зацикленный на комплексе мачо мужчина. Но ведь дело не ограничилось экономическими требованиями – западная феминистская революция победила и на других направлениях.
Другой вопрос, стал ли в итоге мир более мирным, гуманным, уравновешенным, толерантным, кооперативным? Пример Маргарет Тэтчер, Мадлен Олбрайт и Кондолизы Райс, с именами которых, в частности, связаны войны последних двух десятилетий (соответственно фолклендская, югославская и иракская), убеждает в обратном. Кажется, что в мире лишь прибавилось агрессивных и напористых мачо – неважно, носят ли они брюки или юбки.
Великая Mademoiselle Коко Шанель
Перестав быть приписанными к мужу, в начале XX века женщины начали рьяно осваивать запретные (для большинства) еще недавно такие мужские прерогативы, как богатство, власть и влиятельность. Причем многие представительницы слабого пола предпочли владеть ими самостоятельно – не разделяя завоеванное с мужчинами. И если власть и славу получить можно было и в большевистской, и в советской России, то разбогатеть на одной шестой части суши до перестройки легально было невозможно. Но наши соотечественницы стремительно восполнили этот пробел в российской истории постфеминизма, как только политическая и экономическая ситуации в стране изменились.
Поговорим сначала о богатстве. Спорю, вы легко угадаете имя первой женщины в Старом Свете – иконы стиля, которая провозгласила «есть люди, у которых есть деньги, и есть богатые люди». Она хотела принадлежать к последним, конечно, и преуспела. Да, это слова Коко Шанель.
Якобы она первой надела брюки, обрезала волосы, отменила корсет и массу других дамских ненужностей, укорачивающих шаг и усложняющих жизнь. Впрочем, есть множество свидетельств, что все это неправда или, выразимся мягче, не совсем правда. Даже самые верноподданнически настроенные биографы Мадемуазель готовы признать: первой моду на короткую стрижку ввела известная феминистка, дама полусвета, а позднее знатная писательница Колетт, брюки – тоже не новость, их носила еще Жорж Санд и в них облачалась Сара Бернар не только на сцене в «Орленке». Ну, а за отмену корсета надо благодарить не Шанель, а г-на Пуаре. Но кто же помнит все эти подробности, кроме историков моды.
...
Коко Шанель якобы первой надела брюки, обрезала волосы, отменила корсет и массу других дамских ненужностей, укорачивающих шаг и усложняющих жизнь.
В массовом сознании есть место для одного великого модельера всех времен и народов – Шанель, пережившей всех и успевшей несколько раз переписать не только собственную биографию, но и мировую историю моды. Она была великим мифотворцем и великим манипулятором. Из породы тех самых «железных женщин» начала XX века, неуязвимых и несгибаемых, прошедших через все войны, революции, кризисы, разорения, познавших и триумф, и несчастья. Она никогда не прогуливалась, кокетливо поигрывая зонтиком и стреляя глазами по сторонам, – она уверенно шагала с сердитым видом первопроходца. От цели к цели, от вершины к вершине. Наверное, в прошлой жизни она была мужчиной. Unisex – это ведь точно ее главное изобретение. Никто не умел так искусно пользоваться мужчинами и их гардеробом, как она. Но и никто не владел лучше искусством щедрых жестов.
...
Никто не умел так искусно пользоваться мужчинами и их гардеробом, как Шанель.
В ней было то, чего так не хватало женщинам ее поколения: сила, презрение, собранность, воля. Даже непонятно, что сейчас нас больше всего в ней восхищает – ее мода или она сама как абсолютно современный тип, как олицетворение женской несокрушимости и свободы. О Шанель пишут романы, снимают фильмы, ей посвящают выставки и спектакли. Она объект поклонения и подражания, восторгов и пародий. Ее давно нет. Но она есть. Эффект ее присутствия особенно ощутим на рю Камбон, 31, где все сохранилось, как было при ее жизни: кармондельские китайские ширмы, которые она бестрепетно прибивала гвоздями к стенам, золоченые львы (ее знак!), хрустальные люстры, венецианские арапы в чалмах… И я там была. Поднималась по зеркальной лестнице. Слушала, как и все, мифы и легенды, которые она ловко плела, запутывая легковерных клиенток и будущих простофиль-биографов. Никто так и не узнал о ней всей правды. Никто не сумел повторить ее подвигов. Никому не доверила она своих главных секретов. Те, кто придет после, будут пользоваться ее именем, варьировать и развивать ее находки, перелицовывать ее стиль. Время от времени они будут обращаться к ней в тайной надежде на одобрение: «Вы нами довольны, Мадемуазель?» В ответ она только насмешливо улыбается со своих многочисленных черно-белых портретов: мол, давайте, давайте, ребята! Не расслабляйтесь, держите марку Chanel.
