Селезнёв растерянно посмотрел на Анисима Ильича.
— Быстро вниз, — отрезал Кнутов. — Я спущусь следом.
Анисим Ильич недовольно обернулся к вдове.
— Мадам, — начал он, подбирая слова. Было не до сантиментов, и Анисим Ильич с каждой последующей репликой повышал голос. —
Ваше дело для нас первостепенное. Потому как преступление такого масштаба есть нечто невероятное. Но для империи, для губернатора нашей области, — указательный палец сыщика взлетел вверх, указывая в потолок, — для государя нашего бунт есть дело политическое, влияющее на жизнь целого государства. А потому пред большим имеется приоритет по отношению к малому! Так как от большего зависит сие малое! И сие малое должно, обязано подчиниться данному приоритету! Понятно?!
Кнутов видел по глазам, как вдова тщетно пыталась переработать его пылкую речь в своём далёком от столь мудреных идей сознании, а посему точку поставил следующим образом:
— Словом, так. Берите всех своих слуг, и ко мне в участок.
Кнутов склонился, поцеловал руку ошеломлённой вдове и стремительным шагом направился к лестнице.
— А как же Кузя? — услышал он дрожащий голос Пелагеи Степановны Бубновой за спиной.
— Кузя? Кузю — в морг! — не оборачиваясь, бросил Анисим Ильич и устремился к выходу.
Селезневу Анисим Ильич приказал сесть на козлы, и полицейские дрожки понеслись в сторону городского кладбища.
К моменту приезда Кнутова в Благовещенск, китайский квартал насчитывал всего три барака из необожжённого кирпича, один из которых выполнял функцию больницы, а второй — каменного амбара, в котором хранили продукты и различную сельскохозяйственную утварь. Однако за последние годы из-за Амура наехало столько переселенцев, что теперь на Китайке было бараков поболее десятка и проживало в них, по непроверенным данным, тысячи три из Поднебесной. Китайцы занимались торговлей, имели в городе небольшие летние лавки, а зимой развозили свою продукцию по домам. В теплицах и на грунте выращивали овощи, фрукты, благо земли хватало, и за всё время на территории Благовещенска ни разу не создавали какой-либо «конфликтной» ситуации. И вот на тебе…
Драка в китайском квартале шла жесткая. Со стороны разобрать, кто кого бьёт, было практически невозможно. Руки-ноги драчунов молотили словно заведённые: свои — так свои, чужие — ещё лучше, пацан — тоже получи, не лезь туда, где и взрослые-то разобраться не в состоянии. Кто-то выломал из забора штакетину и размахивал ею. Пошли в дело камни, стёкла в окнах ближних домов оказались разбиты, в них сиротливо торчали женские и детские головы соседей. Вдоль дороги лежали без движения избитые…
Конная стража с гиканьем, не сдерживая скакунов, буквально ворвалась в кричащий, стонущий, перекатывающийся клубок человеческих тел.
— А, лярвы, разойдись-сь-сь! — зычно гаркнул начальник стражи, ротмистр Хохлов, и нагайки пошли плясать по спинам драчунов.
Клубок разорвался, китайцы словно тараканы бросились в разные стороны, лишь бы тугая казачья плётка не обожгла. Казаки быстро блокировали обе стороны улицы и, угрожая короткоствольными карабинами, принялись прижимать участников побоища к стенам домов. Если кто-то делал попытку прорвать оцепление и сбежать, его тут же сбивали с ног, хлестали плетью и заставляли вернуться в окровавленный, очумевший строй. То с одной, то с другой стороны слышались выстрелы: стража стреляла в воздух для острастки, тем самым показывая, что пули могут полететь и в зачинщиков резни.
Хохлов цепким взглядом оценил обстановку и подъехал к Кнутову:
— Дрянь дело, Анисим Ильич, нужна подмога. Мы сами их не удержим. Разбегутся, сукины дети. Нужно вызывать солдат!
— На кой? — Кнутов спрыгнул на землю, скинул сюртук и забросил его назад в дрожки. — Селезнёв! — прикрикнул он на помощника. — Чего расселся? Давай ко мне.
— Не понял, Анисим Ильич, — Хохлов тоже спрыгнул с коня и вытянулся перед следователем. — Это как же так? Они же бунт подняли, а мы их что, отпускать?
— Именно. — Кнутов принялся всматриваться в лица китайцев, принимавших участие в драке. — Только не сразу. Сначала найдём виновных.
— Да какое там… — Хохлов от негодования не мог сразу подобрать слова. — Они же все… Мать твою… Да их всех надо…
— Куда? — охладил пыл ротмистра Кнутов. — Нормальной тюрьмы у нас нет. Руки всё не доходят построить! А в участке всего пять камер свободных! Пять, понимаешь, ротмистр! И посадить я в них смогу от силы человек двадцать! А их здесь сколько? Сто? И где взять столько охраны? Сам знаешь, в городе кадрового состава с гулькин нос! Все под Владивостоком, мать их в душу! Продержим китаёз в камерах сутки — двое, а что дальше?.. Селезнёв!
Младший следователь тут же встал пред Кнутовым, аки конёк-горбунок.
— Давай-ка, Селезнёв в ближайший дом мне вон того старика, — Анисим Ильич указывал рукой на тех, с кем хотел поговорить, — пацана, третьего слева, рядом с которым железка на земле. И вон того, самого низкого. Да по отдельности их рассади! Чтоб не спелись ненароком.
Хохлов снял фуражку, вытер её изнутри платком:
— Как знаешь, Анисим Ильич, только мне придётся доложить, как ты вёл себя с бунтовщиками.
— Эка ты махнул! — Кнутов встал напротив ротмистра, глубоко засунув руки в карманы. — Я ещё следствие не провёл. Никаких выводов не сделал. А ты уже определился с моим поведением? Иди! А лучше — беги! Пока начальство сюда само не нагрянуло! А то я сам всё успею раньше тебя доложить!
Хохлов махнул рукой, вскочил в седло и присоединился к своим подчинённым, охранять китайцев до особого распоряжения — либо Кнутова, либо кого из начальства повыше.
Селезнёв выгнал хозяев, которые покорно покинули жилище. Одного китайца закрыл в погребе. Второго посадил на лавку в сенцах. А третьему отвел место в большой комнате. Анисим Ильич вошёл вовнутрь деревянной избы и сел за стол — напротив арестованного старика-китайца.
— По-русски понимаешь?
— Да, — старик утвердительно кивнул головой.
— Как тебя зовут?
— Иван.
— Понятно. Ван.
— Нет, насяльника, — китаец трясся, будто в лихорадке. — Не Ван. Иван! — он ударил себя маленьким кулаком в грудь. — Иван!
— Крещёный, что ли? — начал догадываться Кнутов.
— Да, — снова утвердительно закивал головой китаец. — Хресёная!
— Тем лучше. А теперь говори по сути, Иван. Кто первым начал драку?
— Китайска.
— Я понимаю, что не узбек. Имя?
— Китайска.
— Что китаец?
— Насяла китайска.
— Какой китаец? Кто он?
— Китайска…
Кнутов почувствовал, как в нём вскипает гнев. Анисим Ильич подошёл к окну и показал на выстроенных вдоль стен арестованных:
