Опоздали — это Белый понял сразу, как только вбежал в помещение. Цирюльник даже не попытался скрыть следы своего стремительного бегства. В небольшой комнатёнке царил полнейший беспорядок: на полу — опрокинутый стул, на столе перед зеркалом разбросаны различные парикмахерские принадлежности, в углу валялся белый, мятый костюм, брошенный хозяином, видимо, по ненадобности. Рядом со стулом — фартук. Под подоконником Белый увидел разбитый цветочный горшок. Земля из него рассыпалась, а сам цветок был раздавлен ногой беглеца. На подоконнике чётко виднелся след мужской обуви.
— Сбежал, подлец, — констатировал исчезновение японца Анисим Ильич. — Через окно. Дворами. Видать, чувствовал, что за ним придут.
Белый резко бросил вошедшему следом казаку:
— Что ты ему привёз?
Картавкин в растерянности озирался по сторонам:
— Ремни. Из оленей кожи. Для опасной бритвы. Наш ходя ему их…
— Ходя… — Белый чуть не выругался. — Что твой ходя на словах цирюльнику передал?
— Ничего, — Виктор Семёнович со смущением смотрел на беспорядок в комнате. — Да и не понимаю я по-ихнему.
— А цирюльник что сказал?
— Тоже ничего. Кивнул, мол, спасибо, и всё.
Кнутов ринулся к двери:
— Я на посты.
— А если он уже… — остановил на секунду Анисима Ильича своим вопросом Олег Владимирович.
— А вот это вряд ли, — Кнутов хитро ощерился. — Сделать попытку может, да только без пропуска его не выпустят. Назад, в Благовещенск завернут. Личный приказ коменданта. А через укрепления не сунется, если, конечно, ему своя шкура дорога. Пристрелят.
Дверь за сыщиком захлопнулась.
— А мне что делать? — Виктор Семёнович нерешительно посмотрел на начальство. Вот влип.
— Немедленно возвращайся в станицу! — распорядился Белый. — Арестуйте своего ходю. Глаз с него не спускать. К вечеру буду у вас. И ещё. Лодки в станице имеются?
— А как же. На реке живём.
— Сколько?
— Десятка полтора.
— А по вместительности — как?
— Да у всех по-разному. Батина ладья пятерых может взять. Но таких у нас всего три штуки. Остальные поменьше.
— Маловато, — подосадовал советник. — Ну да ладно. Скажи отцу — они нам сегодня ночью понадобятся.
— Неужто на тот берег решили? — догадался казак.
— Не твоего ума дело. Скажи: я велел, чтобы все лодки были на берегу. И, главное, китайца не упустите, — перед лицом Картавкика-младшего возник кулак господина советника. — Шкуру спущу, ежели что не так будет!
Анна Алексеевна с недоумением наблюдала, как её вещи укладывали незнакомые люди в баулы и выносили на крыльцо, где ждали губернаторские дрожки и несколько подвод.
— Папенька, — девушка бросилась к отцу, который, временно оставив военных, прошёл в её комнату. — Что происходит?
— Анюта, — генерал ласково погладил дочь по голове. — Нам следует… на время покинуть дом. Он может попасть под обстрел.
— Но ведь до сих пор обходилось.
— Обстановка меняется. Собирайся. Подводы у парадного.
— И куда?
— На дачу архиерея. Там тихо. Безопасно.
— Да, — резко выкрикнула девушка. — И далеко! Фактически, за чертой города. А как же те, кто, как и мы, живёт вблизи Амура? Они тоже с нами переезжают?
— Они будут отправлены в глубь города…завтра. Если…
Баленский вовремя сдержал себя и не сказал дочери о плане Рыбкина.
— Что— если? — ухватилась за последнюю фразу отца Анна Алексеевна.
Губернатор молча направился к двери. Приоткрыв ее, он обернулся к дочери:
— Собирайся. И чем быстрее, тем лучше.
— Я никуда не поеду! — в голосе девушки прозвучали властные нотки.
Это неприятно резануло слух генерала. Он прикрыл дверь и вернулся к Анне Алексеевне.
— Прошу повторить, что ты сейчас произнесла.
— Извольте, — она сердито вскинула головку. — Я, дочь губернатора, не покину этот дом до тех пор, пока не закончится война. И пока всё население, что проживает вдоль Амура, не покинет свои дома! — подбородок девушки мелко дрожал: то ли от страха, то ли от смелости.
— Соблаговолите ли вы назвать причины столь резкого вашего неповиновения, — Баленский с трудом сдерживал себя.
— Папенька, — Анна Алексеевна пыталась говорить смело и чётко, но из горла вперемежку со словами вылетали какие-то детские всхлипывания, мешающие выстроить речь в продуманный, стройный монолог. — Поймите же… Если мы сейчас уедем… А они останутся… Что будут говорить о нас? О вас? Струсили? Сбежали? Спрятались? А как я после буду смотреть в глаза Пименовой? Или Смирновой? Ведь они живут недалеко от нас. Как, папенька? Ведь они на нас… А мы…
— Всю жизнь мы в Благовещенске проживать не будем, — парировал губернатор. Впрочем, довольно вяло: ситуация на самом деле выстраивалась непристойная.
Генерал-губернатор смущённо теребил бороду, исподлобья поглядывая на дочь. «Конечно, — снова зашевелилось что-то внутри, — дочка права. А с другой стороны… Кто такая Пименова и кто Баленская?» Генерал подошёл к девушке, обнял:
— Пойми, я не имею права рисковать вашими жизнями. Я даже представить себе не могу, если что-либо с вами случится.
— Но ведь до сих пор не случилось!
— Вполне возможно, китайцы не обстреляли наш дом по незнанию или нам повезло… Но везению приходит конец. А вдруг шальной снаряд угодит? Тогда как?
— А если не угодит? А мы спрячемся?
— Ну, знаешь… — губернатор не находил слов, отчего внутри образовалась неприятная нервозность. — Ежели так рассуждать да по сторонам поглядывать…
Дверь неожиданно приоткрылась, и в комнату вошла супруга губернатора, Алевтина Львовна. Скрестив руки перед собой, она тихо подошла к мужу и улыбнулась:
— Алёша, Анечка права. Негоже нам покидать дом, — рука жены легко коснулась локтя генерала. — Последними уехать, это понятно. А если первыми покинем дом, горожане это расценят как дезертирство. Ты и сам знаешь, на войне именно с него начинается паника. И не спорь. Как-никак я жена военного. И кое-чему научилась. За нас не волнуйся. Если что, спрячемся в подвале. Да и на втором этаже постараемся пореже бывать. Понятно, что неудобно, но ведь всё это ненадолго? Правда? Мы потерпим.
— Не знаю даже, как… — развёл руками губернатор. — Что вы со мной делаете? Разве ж так можно?
— Не можно, — мягко возразила Алевтина Львовна, — нужно, Алёшенька, нужно.
Алексей Дмитриевич смахнул неожиданную слезу:
— Может, я об этом ещё пожалею. Но так и быть: сегодня остаёмся. До завтра.
