Она уже навешивала на двери печать, когда на нее наскочил Бурсевич:
— Ага, Катерина! Хорошо, что тебя застал! Быстренько побежали, у нас труп!
* * *
Он потянулся и обнял теплое тело, лежащее рядом. Девушка прильнула к нему, потерлась макушкой о подбородок, который к утру успел покрыться жесткой щетиной, и засмеялась.
— Может, поспим немного? — предложил он. — Мне сегодня на работу… Ого!.. Уже через три часа.
— Ну-у, сколько ты там наспишь за три часа, — игриво протянула она. — Мне тоже, между прочим, сегодня на работу.
— Ну не с самого же утра? Можно я хоть покурю?
— Ну покури, — разрешила она.
Лысенко вылез из постели, накинул махровый купальный халат и вышел на балкон. Уже светало. Васька сунулся было за ним, но капитан выпихнул его нахальную морду назад в щелку и прихлопнул дверь. Он не спеша прикурил и с наслаждением затянулся. Сигарета показалась ему удивительно вкусной. Дверь толкнули, но он придержал ее ногой.
— Васька, подлец…
— Это я. Классный у тебя кот.
— Не пускай его сюда. Боюсь, через перила на улицу сиганет. Так орет, мама дорогая…
— Я вижу, ваше дите просится на травку.
Капитан тоже читал Бабеля и оценил цитату. Вообще, эта девушка ему нравилась. Нельзя сказать, чтобы в этот раз он был безумно влюблен, но нравилась она ему определенно.
— Кастрировать жалко…
— Ты что! — испугалась она. — Такой красавец! Ему размножаться надо. Вася! Иди сюда.
Кот не замедлил послушаться и, перебравшись на балкон, с мурлыканьем стал тереться о ее ноги.
— Ах ты, певец… Солист даже! Покурить дашь? — Девушка протянула руку к сигарете.
— Нет. — Лысенко спрятал сигарету за спину, потом подумал и выбросил ее вниз. — Тебе нельзя курить, — серьезно сказал он.
— Почему? — удивилась его ночная гостья.
— Я вчера слушал, как ты поешь. Ну, когда ты занималась…
— Подслушивал? — обрадовалась она и взяла кота на руки. — Ого, какой толстый! Конечно, если целыми днями сидеть взаперти и есть… Бедненький! Где бы тебе взять такую пушистенькую кошечку…
Васька благодарно урчал и так терся мордой, что с девицы упала простыня. Она повела плечами и засмеялась.
— Простудишься. А если будешь и дальше торчать тут голая, то в доме напротив квартиры подорожают!
Она довольно рассмеялась, а он скомандовал:
— Все, представление окончено. Кланяйся, и пошли с балкона. И вас, гражданин, тоже попрошу! — последнее адресовалось уже коту, который, пользуясь всеобщим попустительством, уже поглядывал на перила.
Утренняя прохлада окончательно прогнала остатки сна.
— Алина, кофе будешь? — предложил капитан.
— Давай. А хочешь, я яичницу зажарю?
— А сумеешь?
— Обижаете, гражданин начальник. О, водичка холодненькая!
— Горло простудишь.
— Я тебя умоляю! На мое горло мировому искусству начхать.
— Не скажи. — Лысенко обнял девушку. — Слушай, у тебя же классный голос. Чего ты выпендриваешься?
— Игорь, где у тебя сковородка? Я не выпендриваюсь. Просто тебе, мой дорогой милиционер, медведь на ухо наступил.
— Да ладно, я же слышал, — обиделся капитан, который мог очень верно воспроизвести «Не слышны в саду даже шорохи…».
— Ты разницы не понимаешь. — Хористка Алина с сожалением посмотрела на бравого сыщика. — Я же тебе говорила когда-то — мне на эстрадное нужно было идти, но предки уперлись. Для них слова «эстрада» и «проституция» суть одно и то же… — Она ловко разбила на сковородку четыре яйца, посолила. — Да я и сама не хочу. Может, действительно со временем смогу петь вторые партии. Прогресс наметился…
— Этот хмырь к тебе не пристает? — ревниво осведомился Игорь.
Алина рассмеялась.
— Этот не пристает. — Она сделала ударение на слове этот, и Лысенко сразу насторожился.
— А какой пристает?
— Это было давно и неправда, — как-то криво улыбнулась девушка, и ее милое личико сразу потускнело. — Хлеб у тебя есть?
Лысенко молча выложил в плетеную хлебницу батон, добавил несколько ломтей черного — он еще не изучил вкусов подруги.
— Огурцы, редиску будешь?
Она неопределенно пожала плечами. Капитан вымыл овощи, придвинул гостье масленку.
— Любишь редиску с маслом?
Алина снова пожала плечами и разложила яичницу по тарелкам.
— Давай-ка я на тебя халат наброшу! — вдруг заботливо сказал капитан. — Зрелище, конечно, прекрасное, но вдруг и в самом деле простудишься…
Несмотря на то, что наступило лето, на улице третий день лило как из ведра, и холодный ветер выдул из его панельной квартирки все тепло. Пока они с Алиной кувыркались в постели, им было даже жарко. Вид хористки в его собственной форменной рубашке, накинутой на голое тело, был, конечно, весьма и весьма недурен, но он действительно опасался, что девушка простынет. Он явился из комнаты с халатом в руках и увидел, что Алина все-таки прикурила сигарету. Лицо у нее было грустным и отрешенным.
— Знаешь, Игорь, я очень легко отношусь к сексу, — сказала она.
Он не понял, к чему она клонит, пожал плечами и укутал ей плечи.
— Ну, собственно, я тоже, — признался он.
— Потому нам так и хорошо… было. Или я не права?
— Права, — заверил он.
— Но я терпеть не могу, когда меня обманывают.
— Я вроде бы… — сказал Лысенко и покраснел.
— Ой, слушай, ты чего?! — Алина фыркнула. — Только не принимай все на свой счет. Я совсем не это имела в виду. Давай яичницу есть, а то остынет.
Девушка намазала маслом хлеб и откусила изрядный кусок. Аппетит у нее был отменный. Некоторое время они молча ели, но капитан в конце концов не выдержал:
— И все-таки, к чему это было сказано?
— Ладно, проехали. Ты, кажется, кофе обещал? Ну, чего ты надулся? Обиделся? Игорь, ты чего? Я клянусь, что совсем не имела в виду тебя. Черт! Язык мой — враг мой… Я просто хотела сказать, что есть такие любители молоденьких девочек, которые ни перед чем не останавливаются, даже перед самым гнусным обманом…
— Это с тобой было?
— Конечно, со мной. — Алина покусала губу. — Никому я не рассказывала, но тебе, мой капитан, так и быть, поведаю сей занимательный сюжет. Может, тебе и пригодится. И, наверное, погода располагает… Дождь даже на меня действует. В такую слякоть я начинаю хандрить… Хорошо, что ты меня сегодня пригласил к себе. К тому же милиция, как и врачи, должна все знать. Так ведь?
