— В таком возрасте — хорошо, — отрезала свекровь. — А то захочешь в тишине полежать, а тут и шум, и беготня, и телевизор включенный… Опять-таки, и наследство делить не придется в случае чего…
— Мама, ну ты и сказала! — воскликнул Бухин-старший.
— А чего? На жизнь нужно смотреть трезво! Одинокий же он, Лара?
— Вдовец он, — снова покраснев, тихо пояснила Лариса Сергеевна.
— Ну, чего еще нужно? — закончила бабуля.
Лариса Сергеевна подняла страдальческие голубые глаза, так похожие на глаза мифического персонажа с хвостом, и… заплакала. Сашкина мать тут же принялась ее обнимать, бабуля, кряхтя от некстати скрутившего ее радикулита, также пыталась принять участие в общем братании, но ее оттерла Дашка. В довершение катавасии в спальне хором заорали проснувшиеся близняшки.
— Ну, я пойду… — Теща попыталась вырваться, но Сашка тут же сказал:
— Я сейчас их возьму!
Через минуту в их комнате возникла и Дашка.
— Саня, ты кефир подогрел? — строго спросила она.
— Нет, я думал…
— Ну что ты думал? Ты же знаешь, что вечером — кефир.
— Саша, я кефир принесла. — В спальню вошла теща с двумя бутылочками в руках и укоризненным выражением на лице. — Кормите их, — сказала она. — А я потом пойду погуляю…
— Может, я погуляю? — неуверенно предложил Сашка, все еще чувствуя свою вину.
— Ты коляску снесешь. А я погуляю. — Теща была непреклонна.
Дашка за ее спиной делала ему какие-то знаки, и Бухин совсем растерялся.
— Хорошо, — пожав плечами, согласился он. — Гуляйте, если хотите.
* * *
— Болит? — Савицкий осторожно притронулся к руке Анны.
— Нет, Андрюшенька. Уже нет. — Девушка подняла на него ласковые глаза и приникла щекой к его плечу. Он осторожно ее обнял. От этого «Андрюшенька», которого он не слышал уже много лет, с тех пор как умерла мать, он почувствовал к любимой такой прилив нежности, что даже закрыл глаза. Она также сидела тихо, видимо чувствуя себя в его объятиях полностью защищенной.
— Ты горячая. — Он осторожно отстранился и заботливо пощупал ее лоб. — Температуру мерила?
— Утром была нормальная.
— Ты сейчас померяй. Лекарства пила?
— Пила… Андрюш, правда, не болит уже.
— На перевязку когда?
— Завтра.
— Я тебя отвезу.
— Андрюшенька, ну что ты так обо мне печешься? Я сама. Что я, маленькая совсем, что ли? — Она нежным движением взъерошила ему волосы. — Ты тоже горячий…
— Жарко сегодня. И душно. Наверное, гроза будет.
Он долгим пристальным взглядом посмотрел на девушку. Задумавшаяся о чем-то, она сидела, безвольно уронив руки, — красивая, молодая, такая желанная, такая талантливая… Вчера он принес ей подарок — маленького плюшевого медвежонка. Она была так счастлива, так трогательно прижимала игрушку к себе, что он почувствовал умиление — чувство, которого также не испытывал уже долгие годы. Как много она дала ему! Как будто снова вернулась молодость, появились новые силы, новые мечты… Конечно, у них большая разница в возрасте, а она еще и выглядит значительно моложе своих лет. Ну, он же еще не старик, он полон энергии, а для творческого союза ему, пожалуй, не найти никого лучше этой женщины. Вдвоем они перевернут весь этот затхлый театр, вольют в него свежую струю. В Анне чувствуется просто огромный потенциал! Да, все в ней хорошо… Как там Чехов сказал: «В человеке все должно быть прекрасно»? Очень верно — в Анне все гармонично, все дано ей природой. То, что до этого он находил только в отдельных личностях, здесь слилось в одной. Кажется, наконец-то он обрел ту единственную, о которой мечтал. Ему импонировали не только ее молодость и красота, но также и начитанность, несомненная интеллигентность. А еще в ней чувствовалась какая-то недосказанность, какая-то тайна… В женщине должна присутствовать тайна, иначе какая же это женщина? Оксана тоже была и красива, и талантлива, но, кроме театра, с ней и поговорить было не о чем… К тому же его покойная любовница была слишком навязчива и болтлива, изнуряла его то истериками, то ненужными бытовыми подробностями жизни. Когда они бывали где-то вдвоем, она манерничала, требовала повышенного внимания к своей персоне, излишне громко смеялась, много говорила, много пила. Бывало, ее приходилось осаживать, а случались и такие моменты, когда ему становилось стыдно за свою спутницу.
Савицкий снял с полки книгу. В доме Анны было множество книг — и художественных, и беллетристики, богатое собрание альбомов по живописи. Он машинально переворачивал страницы, не столько всматриваясь в репродукции, сколько прислушиваясь к своему внутреннему состоянию. Нужно наконец оставить эту привычку — сравнивать Оксану и его теперешнюю возлюбленную. Тем более что Анна совсем не похожа на его покойную любовницу. С ней не стыдно показаться где бы то ни было. Кроме того, что Анна прекрасно воспитана и необычайно одарена, она не склонна выпячивать свою особу, а тактично остается в его тени. Любому мужчине это приятно!
— Аня, мне нужно с тобой серьезно поговорить, — ставя на место книгу, сказал он и зачем-то задернул штору, хотя на улице было еще светло.
— Ты сегодня снова уходишь? — Она понимающе подняла на него глаза.
«Оксана бы непременно спросила куда и наверняка закатила бы истерику по этому поводу… Черт, опять я про нее!» — с досадой подумал режиссер.
— Да… Но поговорить я хочу не об этом.
Она смотрела на него и молчала так красноречиво, что он не сразу нашел заготовленную фразу, а только промямлил:
— Ну… понимаешь ли…
— Кажется, я все понимаю, Андрюша. Она тебя шантажирует?
Андрей Савицкий буквально поперхнулся словами и закашлялся, а Анна между тем продолжила:
— Она и меня шантажирует. Признаться, Андрюша, я не хотела говорить об этом, но… я просто не знаю, что с этим делать. Она приходила ко мне неделю назад, когда тебя вызывали в прокуратуру.
— Лара была здесь? — спросил режиссер с недоверием.
— Да. — Девушка кивнула.
— И что ей было нужно? Она что, искала меня?
Анна сжала хрупкие пальцы так, что косточки побелели.
— Я думаю, она очень хорошо знала, что тебя здесь в этот момент не было. Потому что хотела пообщаться именно со мной. Не скажу, что мне это понравилось, но… она твоя жена и имеет на это право.
— О чем она с тобой разговаривала?
— Ну, наверное, о том же, о чем и ты сейчас хочешь со мной говорить. Или я не угадала?
Андрей Савицкий осторожно сел рядом и обнял девушку за плечи.
— Анечка, я знаю, что тебе сейчас особенно нелегко. Ведь это самое начало нашей совместной жизни, что всегда трудно, — когда два взрослых человека, каждый со своими привычками, своими особенностями, притираются друг к другу. Плюс еще эти сплетни, толки, нервотрепка. Милиция просто ночует в театре. Может, тебе поехать отдохнуть? Хочешь, я возьму для тебя путевку?
