– Откуда это? – спросила Рита, возвращая листок.
– Связи, – коротко ответил Женька. – Обнаружили в кабинете Григория Сергеевича, но предпочли не обращать внимания.
– Почему, это же важно?
– Нет прямой угрозы, только размытое обещание заговорить – это к делу не пришьешь. В таких случаях опасность обычно грозит «писателю», а не адресату. Не знаешь, кто автор?
– Понятия не имею! Следователь, этот Иванченко, ни словом не обмолвился – вот зараза!
– Попахивает шантажом, – вздохнул Женька. – Вернее, даже не попахивает, а вовсю воняет!
Услышанное не укладывалось у Риты в голове. Она и не подозревала, что у кого-то мог иметься компромат на ее отца. Какие темные дела могли быть у человека искусства, для которого ничто на свете ни имело значения, кроме балета?
– Я так кумекаю, – прервал ее раздумья Женька, – что тот, кто написал эту маляву, и кронштейн подрезал, чтобы твой папаша поторопился с уплатой. Возможно, он не хотел никого поранить, хотя… Поковыряйся-ка ты, подруга, в отцовских бумагах дома, может, нароешь что?
– Да я уже все перерыла – там ни слова нет о долге или о чем-то подозрительном!
– Значит, еще поищи: не может быть, чтобы не было никаких зацепок! Эту записку опера нашли у твоего отца в кабинете в день убийства, когда обшаривали театр. Есть надежда, что, раз он ее не выбросил, могли сохраниться и другие. То, что другие существовали, понятно из текста, ведь там говорится об «очередном» взносе. По крайней мере, попробуем установить, сколько времени это продолжалось. Тогда, возможно, догадаемся и о предмете шантажа… Вот если бы удалось найти первое послание – в нем обязательно должно быть сказано, какая информация имеется в виду! С другой стороны, шантажист мог лично встретиться с твоим отцом для первой беседы. В общем, пока все туманно.
– Думаешь, папу убил тот, кто его шантажировал? – спросила Рита.
– Вряд ли, – покачал головой Женька. – Какой же дурак убивает курицу, несущую золотые яйца? Твой отец представлял для него ценность живой, а не мертвый.
– Ну а если папа отказался платить? Шантажист мог разозлиться. Ты ведь знаешь, убийца, скорее всего, ничего не планировал, и папина смерть явилась результатом случайности.
– Такая версия тоже имеет право на существование, – кивнул Фисуненко, – но по опыту знаю, что шантажисты редко обладают достаточной долей смелости, чтобы оказаться в подобном положении. Они рассчитывают на то, что жертва послушно станет выкладывать денежки, и не ожидают отказа. В этом случае самое страшное, что они могут сделать, это придать огласке факты, которые объект шантажа пытается скрыть. Эти ребята – народ трусоватый и вряд ли способный на убийство. Скорее, по твоей версии, Григорий Сергеевич мог вспылить и ударить шантажиста, а не наоборот!
После разговора с Женькой Рита кинулась домой. По счастью, там никого не оказалось, и она смогла спокойно заняться обыском. Девушка снова перерыла ящики отцовского стола в поисках бумажки, подобной той, что показал Женя, но, как и ожидалось, безуспешно. Тогда она решила пошарить в гардеробе. У Григория Сергеевича было много одежды, и она отличалась прекрасным качеством лучших европейских фирм. А еще он питал слабость к старинной мебели. Гардероб черного дерева был огромным, и туда могло поместиться в два раза больше вещей, чем имелось у отца. Никогда в жизни Рита туда не заглядывала и сейчас чувствовала себя виноватой, перетряхивая отцовские костюмы и пальто. Она поймала себя на том, что бормочет что-то вроде: «Извини, папа, это для пользы дела!» Рита уже собиралась закрыть створки шкафа, как вдруг ее внимание привлекла за что-то зацепившаяся пола пиджака. Задняя стенка гардероба на вид казалась гладкой, но тем не менее каким-то образом держала пиджак. Рита провела рукой по поверхности и нащупала щель. Это означало, что у отца в шкафу есть что-то вроде сейфа, оставалось только выяснить, как он открывается. Она подергала пиджак, но ничего не произошло: материал плотно засел в щели. Тогда заинтригованная Рита принялась ощупывать боковые стенки гардероба. Наконец ее рука нашарила выпуклость. Она слегка надавила, и дверца замаскированного сейфа с тихим щелчком распахнулась, высвободив отцовский пиджак. Рита запустила руку внутрь и извлекла из недр сейфа кожаную папку, пачку писем и коробку из-под шоколадных конфет. Больше там ничего не было. Рита начала исследование с коробки. Открыв крышку, она увидела, что та набита зелеными купюрами достоинством в пятьдесят и сто долларов. После того как она пересчитала деньги, выяснилось, что всего там находилось ровно тридцать тысяч. Не похоже на заначку! Отец никогда не прятал денег от матери. У них была общая семейная касса, и каждый из членов семьи мог взять сколько нужно. В свете того, что стало известно Рите, эти тридцать тысяч долларов больше всего напоминали выкуп. Итак, все немного прояснялось, но одновременно еще больше запутывалось: отец получил письмо от неизвестного с требованием денег. У него не оказалось свободной наличности, и он взял у кого-то в долг. Очевидно, Григорий Сергеевич собирался заплатить шантажисту, а значит, у того не могло быть причин для убийства, даже если предположить, вопреки Женькиному убеждению, что этот человек способен на подобный шаг.
После осмотра коробки Рита приступила к разбору внушительной пачки писем. Все они были в простых белых конвертах без адреса, на лицевой стороне стояли печатные буквы «Г.С.». Рита вытащила из конверта первое письмо, и сразу стало ясно, что оно написано отцовской рукой. Начиналось письмо так: «Милый мой, дорогой ежик! Ты представить себе не можешь, как я соскучился. Каждую свободную минуту я думаю о тебе…» Ежик?! Рита знала, что отец неравнодушен к противоположному полу и о том, что он изменял матери, однако получить в руки неопровержимое доказательство оказалось тяжелее, чем можно было предполагать. Ее удивляло не наличие у отца любовницы, а то, что эти ласковые слова написаны человеком, которого Рита считала неспособным на проявление нежных чувств!
Вернувшись к чтению, девушка уже не могла оторваться. Отец писал неизвестной женщине о том, о чем не знали даже члены семьи: о репетициях, проблемах в театре, своих мыслях и идеях новых спектаклей, даже о финансовой стороне дел. Только о детях и жене там не было ни слова. Каждая строчка дышала страстью, и Рита ни за что не поверила бы, что автором являлся отец, если бы не знала его почерк. Последние несколько писем в пачке были другими по тону и содержанию. Похоже, отцовская пассия решила порвать с ним, и он пытался вернуть ее расположение. Один конверт в самом низу отличался от предыдущих. На нем твердым, аккуратным почерком значился адрес отцовского театра, но обратного адреса не стояло. Рита развернула сложенный вдвое листок. Послание оказалось коротким: «Дорогой Гриша, я понимаю, что кажусь тебе жестокой, но ничего уже нельзя изменить: я люблю другого человека. Ты выдающийся и талантливый человек, в этом мало кто может с тобой сравниться, и у тебя есть дело, которое ты любишь больше, чем мог бы любить женщину. Я не предлагаю тебе остаться друзьями, потому что знаю, ты не сможешь. Прости. Г.С.» Внизу имелась еще приписка: «Возвращаю тебе письма, которые ты мне присылал, делай с ними что пожелаешь».
