Стоп. Не получится к Марине! К ней нельзя вернуться без
Лизоньки, да и вообще, мыслимо ли это – бросить ребенка бог знает где, а путь в
песочницу преграждала черная полицейская туша. Да и няньки-вороны при попытке к
бегству накинутся на нее всей стаей, заклюют…
Между тем полисье недоумевающе оглядел свою руку, которая
явно отказывалась ему повиноваться, а потом с убийственным выражением уставился
на незнакомца. Чудилось, теперь он намерен закопать в песок вместе с Алёной еще
и этого невесть откуда взявшегося типа! Но тот, продолжая улыбаться негру,
словно брату родному, что-то ему сказал, а потом приподнял свой просторный
серый пуловер (на миг Алёна увидела поджарый загорелый живот) и вынул из
сумки-пояса какое-то удостоверение, закатанное, по местному обычаю, в пластик.
Удостоверение он поднес к своему лицу, словно давая полисье возможность сличить
то, что он видит в натуре, с фотографией.
Полисье растерянно хлопнул глазами, челюсть у него отвисла…
потом он сделал какое-то странное телодвижение, как если бы намеревался
откозырять незнакомцу, однако выше плеча руку так и не смог поднять.
И на его мясистом лице выразился искренний страх.
Сероглазый мужчина усмехнулся, дружески хлопнул его по
плечу, и полисье явно вздохнул с облегчением, ибо его рука снова обрела
способность к действию. Он все-таки подбросил два черных пальца к куцему
козырьку своей не то каски, не то фуражки, а потом, окинув угрюмым взглядом
притихшую стайку нянек, неловко перевалился через оградку скверика, вскочил
верхом на велосипед, прислоненный с противоположной стороны, и мгновенно исчез,
блеснув на прощанье своей дурацкой серьгой.
– Ну, я полагаю, у французского правосудия больше нет к
вам претензий, мадемуазель, – сказал незнакомец, отирая лоб, как если бы
он только что не языком преимущественно молотил, а сражался за свободу этой
самой мадемуазель (кстати, при этом обращении Алёна воспылала к своему
спасителю еще пущей благодарностью!) с оружием в руках. – А потому –
оревуар! Прощайте!
И он сделал некое стремительное подготовительное движение,
как бы намереваясь не только перескочить оградку, но и вообще взвиться в воздух
и улететь навсегда.
– Подождите! – воскликнула Алёна. – Дайте
хоть спасибо вам сказать!
– Ну что ж, извольте, скажите, – милостиво
разрешил незнакомец. – Только побыстрее, ибо я чрезвычайно спешу. Задержался
лишь потому, что не смог пройти мимо, когда понял, какой фокус с вами намерены
проделать.
– Вы-то поняли, а я до сих пор ничего толком сообразить
не могу, – беспомощно проговорила Алёна (эту беспомощность она изрядно
утрировала, внезапно вспомнив то, о чем жизнь ее заставляла постоянно забывать:
сила женщины в ее слабости!). – Вон тот пацанчик, – она неприязненно
махнула в сторону мулатика, – обсыпал песком мою девочку. Я стала ее
отряхивать, и тут полисье налетел, как черный ворон… Видимо, он решил, что я ее
избиваю. Тут еще, видите ли, этот ужасный синяк… она у нас позавчера упала…
– На самом деле все не так просто, как вам
кажется, – исподлобья глянул на нее спаситель своими яркими
глазами. – Скажите, мадемуазель, вы, часом, не повздорили с этими
бебиситтерами? Так, по-свойски? Разошлись, к примеру, во взглядах на воспитание
детей или еще на что-то? Хотя нет, что ж это я! – легонько хлопнул он себя
по лбу, отчего его небрежно причесанные темно-русые волосы разлетелись, и стало
видно, что в них вовсю пробивается седина. Между тем лицо у него было молодое,
худое, энергичное.
«Симпатичный мужик», – подумала Алёна, и глаза ее
оценивающе прищурились.
А что тут такого? Почему бы им и не прищуриться? Вы
чертовски прилекательны, я чертовски привлекательна…
– Что же это я! – повторил чертовски
привлекательный спаситель. – Вы ведь парль па э компран па франсе, не так
ли?
– Ну, как раз эту фразу я вполне парль, –
усмехнулась виновато Алёна. – А откуда вы знаете?
– Потому что об этом мне сообщили ваши антагонистки, –
он кивнул в сторону негритянок.
Волосы его снова взлетели и упали на лоб. Почему-то это
движение странно волновало Алёну. И едва уловимый, словно отдаленный напев,
акцент в его речи ее тоже волновал… А тут еще загорелый впалый живот и
необыкновенные серые глаза…
Какая жалость, ну какая жалость, что эти самые глаза смотрят
на нее патологически дружелюбно, не более того!
И тут до нее дошло, о чем идет речь.
– Как это – они вам сообщили?
– Словами, – пояснил спаситель. – На чистом
французском языке. Я проходил вон там, – он махнул рукой за оградку, где
пролегал узехонький, типично парижский тротуарчик, – и остановился,
ожидая, когда загорится зеленый свет на переходе. У меня, видите ли, своеобразная
фобия к красному свету, я всегда до тошноты правильно перехожу улицы, даже если
нет ни одной машины, – пояснил он как бы в скобках, и это пояснение
заставило Алёну посмотреть на своего спасителя с еще бульшим восхищением.
Штука в том, что она и сама переходила улицу только на
зеленый свет, и эта особенность натуры – фобия, как выразился
незнакомец, – помогла ей не далее как два месяца назад совершенно случайно
распутать одно довольно запутанное дело
[5] и содействовать
торжеству справедливости.
– Ну вот, – продолжал незнакомец, – я стоял
на тротуаре и вдруг услышал злорадное хихиканье ваших знакомых бебиситтер. Я
остановился и прислушался. Поскольку я довольно часто хожу этой дорогой и
перехожу улицу именно в этом месте, то воленс-неволенс порою слушаю их
трепотню. Как правило, тематически она весьма однообразна: перемывание белых
косточек их хозяек. И неряхи они, и растеряхи, и детей неправильно воспитывают,
и жуткие скандалистки, но ваши знакомые бебиситтер не стесняются ставить их на
место почем зря! Ведь эти няньки в своих Занзибарах, Сенегалах и Нумибиях были
столь высокопоставленными особами, что их нынешним хозяйкам и не снилось!
– Да ну! – воскликнула Алёна. – Ну и сидели
бы там, в этих самых Занзибарах, сюда-то зачем притащились?
– Виной тому непостоянство Фортуны! – улыбнулся
незнакомец. – Однако на сей раз предмет разговора был иным. Черные няньки
помирали со смеху, глядя на полисье, который призывал к порядку белую
мадемуазель…
– Призывал к порядку! – возмущенно взвизгнула
Алёна.
– Вот именно. Эта сцена доставляла кумушкам несказанное
удовольствие – прежде всего потому, что была срежиссирована одной из них.
– То есть как? – недоумевающе нахмурилась Алёна.
