Настроение у Алёны мигом улучшилось. Во-первых, ее
собственные глаза были натуральными и очень красивыми, что неоднократно
признавалось особами противоположного пола. А во-вторых, это же милое дело –
обнаружить в особе одного с тобой пола хоть толику несовершенства! Может,
только Дева Мария и мать Тереза не испытывали в жизни такого несравненного
удовольствия, ну что ж, за то они и возвеличены в святости своей, а все без
исключения остальные женщины обречены вечно влачить на себе тайные и явные
вериги собственной стервозности!
Между тем секретарша, зажав свои обворожительные глазки в
кулачке и поморгав тем убогоньким, что осталось, отомкнула дверь кабинета и
вошла, сделав Алёне приглашающий жест, которому та не замедлила последовать.
Итак, вот она, святая святых киллера!
Алёна окинула мгновенным взглядом кабинет: большой
письменный стол, стеллаж, забитый папками, еще один – с юридическими
справочниками и кодексами, такое впечатление, на всех языках мира, на отдельном
столе компьютер с невыносимо эффектным, совершенно прозрачным
голубовато-зеленым монитором. Вызывающее пятно современности в этом антикварном
уголке.
На стене фотография какой-то женщины в очень красивой рамке,
рядом – два заправленных в паспарту и тоже вставленных в рамки листка бумаги.
Один весь как бы исчеркан ломаными линиями, на втором что-то написано, издалека
не разобрать. Судя по коротким строчкам, стихи. Очередной прелестный триолет?
Нет, строк больше, чем восемь, положенных триолету… Сам киллер в свободное от
убийств время упражняется в нанизывании рифм или кто другой? Ох уж эта
загадочная русская душа! А может быть, это стихи той женщины с портрета? Кто
она? Наверное, какая-нибудь местная знаменитость. Нет, фотография старая,
примерно 20-е годы прошлого века. Ага, это небось та самая дама, о которой
говорил Бертран, – основательница фирмы, которая что-то не поделила с
первым Никитой Шершневым, и тот ее…
Ладно, сейчас не до красавиц прежних лет.
– Где же ваш блокнот? – полушепотом, словно
находилась в святилище, спросила хорошенькая (но не более того!) секретарша.
Увы, поверхность огромного стола была совершенно пуста – ни
бумажки, ни листочка. Алёна планировала порыться в груде бумаг, словно бы в
поисках этого несчастного блокнота… а тут и рыться не в чем, и время идет!
Алёна бросила нервный взгляд на часы, и тотчас из приемной раздался звонок. Еще
один, еще…
– Телефон! – напомнила Алёна, и секретарша, спохватившись,
выбежала из кабинета.
– Алло! Bonjour, monsieur! Non, ce n’est pas office du
monsieur Lamartine, mais c’est office du monsieur Cherchneff. Je ne connais pas
le numйro du monsieur Lamartine!
[11]
Так-так, надо как можно скорей воспользоваться тем, что мсье
Шершнефф н’э па, что его нету, по-русски говоря. Ящики стола заперты, ключей
нет. Из факса не торчит никакого компрометирующего послания.
Некомпрометирующего – тоже не торчит. Компьютер… «ординатор» по-французски,
французы старательно выкорчевывают из речи англо-американские термины, даже из
речи компьютерщиков, которые у них называются «информасьяны» и «программеры», в
зависимости от специализации… но ординатор он или компьютер, включается
одинаково… а ты там болтай, девушка, по телефону, ты работай, работай… Так,
ординатор загрузился… ах, какой пассаж неожиданный! На экране надпись: «Taper
mot de passe».
[12]
А где его взять, этот самый mot de passe,
интересно? Черт, после своих прошлогодних приключений в квартире одного нижегородского
частного сыщика писательница Дмитриева считала себя выдающимся хакером,
[13]
но нет, бомба удачи дважды в одну и ту же воронку, кажется,
не падает…
Афронт. То есть следует признать, что авантюра не удалась?
Секунду! А это что такое? Корзинка для мусора!
Ладно, за неимением гербовой пишут на простой!
Алёна выгребла из корзинки все подряд и, не углубляясь в
просмотр (и времени нет, и все равно в такой спешке ничего не понять!), сунула
бумажный ком в свою сумку. На дне корзинки остались только стружки от
очиненного карандаша, но вряд ли даже Бертран Баре счел бы их компроматом на
адвоката, по совместительству киллёра.
Может быть, стоит пошарить по стеллажам? Нет, больше нет
времени, секретарша закончила болтать и заглянула в комнату. Рановато
вернулась, но будем благодарны судьбе и за маленькие подарочки. Надо надеяться,
красотка не заметит, что корзинка пуста.
– Нашли блокнот?
– Увы, нет! – призналась Алёна, ни чуточки не
покривив душой. – Видимо, моему шефу придется самому обратиться к вашему и
попросить поискать. Тут уж мы с вами бессильны, да? Не стоит и напрягаться.
– Не стоит! – кивнула секретарша с таким
энтузиазмом, что Алёна мигом поняла, что этот лозунг – «Не напрягаться!» –
вообще был девизом ее жизни. – Тем более что мне уже пора бежать.
Наверное, надо было хотя бы из вежливости поинтересоваться,
куда понесут красотку ее обворожительные ножки. Однако Алёне было на это глубоко
плевать. Она была так счастлива услышанным, что забыла о вежливости. Секретарша
уходит, какая удача! Ведь, судя по всему, у этой барышни не только мозги
куриные, но и память короткая. Есть шанс, что до завтрашнего утра, до нового
появления на работе, она начисто забудет о визите Алёны, «какой-то секретарши
какого-то забывчивого клиента». И Никита Шершнев никогда не узнает о маленькой
диверсии, произведенной в его кабинете.
– Ну что ж, тогда пойдемте скорее, дорогая… ах,
простите, не знаю вашего имени! – заспешила она.
– Анастази! – представилась красотка. – Меня
зовут Анастази!
Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! Вот мы какие! Анастази! Настя,
значит. Настасья, вот ты кто, а никакая не Анастази! Совершенно по классику
получается: «Звала Полиною Прасковью и говорила нараспев, корсет носила очень
узкий и русский Н, как N французский, произносить умела в нос». А впрочем,
может статься, барышне пришлось сделаться Анастази, чтобы никто не называл ее
на здешний манер Настя́. Французы большие мастаки уродовать русские имена:
Софья́, Лена́, Марина́… et cetera, et cetera…
А не наплевать ли на причину ассимиляции? По-настоящему
Алёну сейчас интересовал только один вопрос: наденет ли Анастази снова свои
зелененькие глазки или пойдет в сереньких?
Не надела. Вполне возможно, что изумруды предназначались
только для шефа, то есть были частью секретарской униформы.
