Ну просто деваться некуда от воспоминаний! И голос такой же
мягкий, бархатный, как у возлюбленного придурка!
Алёна чувствовала себя не вполне удобно после того, как
проявила полное отсутствие хороших манер и осушила до дна стаканчик, словно
заправская выпивоха, а потому сконфуженно улыбнулась. Но ее смущение было
просто ничто по сравнению со смущением Жильбера, который как-то странно заюлил,
вцепился в рукав пиджака незнакомца и принялся тащить его в сторону, не то
стесняясь таких похвал в адрес своей «Ратафьи», не то желая как можно скорей
увести этого мужчину с глаз долой. Он так старался, что практически совлек с
незнакомца его расстегнутый пиджак!
Однако тот не противился: легко выскользнул из пиджака,
оставив его в руках Жильбера, и обезоруживающе улыбнулся вице-мэру:
– Куда ты меня тащишь? Нет, я хочу остаться. Давненько
я не видел рядом двух таких прелестных дам! – Черные лукавые глаза
обшарили с ног до головы вышеупомянутых прелестниц, и Алёна, глядя на
вспыхнувшие щеки своей молодой подруги, с грустью признала, что и сама
покраснела, словно девочка. Нет, ну точно, точно Игорь, который одним взглядом
мог вогнать в краску кого угодно! – И ты хочешь, чтобы я пошел болтать с
тобой о таких скучнейших вещах, как уборка пшеницы или надвигающийся каникюль?
Ну уж нет. Представь меня, пожалуйста, – потребовал незнакомец, называя
Жильбера на «ты», словно они были коротко знакомы.
У бывшего корсиканского террориста сделалось такое выражение
лица, словно он готов или сквозь землю провалиться, или, что вернее, запихать в
бездны преисподней этого развязного субъекта. Однако делать было нечего:
дальнейшее молчание выглядело уже неприлично, а потому он скрипучим голосом
изрек:
– Прошу прощения, медам. Это мой кузен… вернее, кузен
моей жены Жаклин. Его зовут… Фримус.
Кузен с веселым выражением вскинул брови, а Марина
захихикала:
– Как?! Фримус?! – и, повернувшись к Алёне,
которая не способна оценить была юмор ситуации по причине недостаточного знания
языка, пояснила: – Frimousse – это значит «мордашка», «рожица».
– Забавное прозвище, – пробормотала Алёна, ожидая,
что кузен сейчас назовет свое нормальное имя, однако тот продолжал усмехаться:
– Ну, Фримус так Фримус. Видите ли, медам, судя по
рассказам моей покойной матушки, я был ужасно толстощеким младенцем, и все первым
делом обращали внимание на эти щеки, на эту мордашку – frimousse. Я и в школе
слыл толстячком и увальнем, только к старшим классам похудел и начал нравиться
девушкам. Однако прозвище осталось – для самых близких друзей и родственников,
прежде всего для Жаклин и Жильбера. Однако буду ли я удостоен чести узнать ваши
имена, медам? – произнес он с полупоклоном, и Жильбер с видимым
облегчением принялся представлять ему обеих дам.
Вице-мэр оказался хорошо осведомлен обо всех, кто даже
ненадолго приезжал в его деревушку. Он сообщил не только имена гостий, но и
сокращенные истории жизни Марины в Париже, а Алёны – в России, назвал ее
знаменитой русской писательницей и поведал кузену, что обе дамы живут в доме
Брюнов – тех самых, у которых предок был героем Первой мировой войны, в честь
возвращения коего родственники и покрасили дом в этот ужасный голубой цвет, а
дочь замужем за русским миллионером Понизовски, а также содержит преуспевающее
брачное агентство, причем специализируется на браках русских красавиц с французскими
миллионерами.
– А, понимаю! – кивнул Фримус. – Я, кажется,
вижу перед собой очередную клиентку мадам Понизовски?
При этом он посмотрел на Алёну. Как взгляд, так и вопрос
показались ей наглыми и бесцеремонными.
Неужели по ней видно, что она не замужем, и не просто не
замужем, но ужасно одинока – не столько физически, а душевно? Даже если это и
так, никому об этом знать не дозволено!
– Ну так вы ошиблись, – холодно сказала Алёна, за
неделю поднаторевшая во французском изрядно. – Я даже не знакома с Николь.
Кроме того, я уже была замужем, и даже не один раз… – Нет, ну правда, два
раза – это ведь не один? – И не имею никакого желания повторять опыты,
снова приспосабливаться к какому-то мужчине, подчиняться ему… ломать себя из-за
него. – С трудом подобрала она французские слова.
Марина и Жильбер уставились на нее как на еретичку, а Фримус
– с веселым недоумением.
– Сильно сказано, – пробормотал он. –
Впрочем, я тоже ни разу в жизни так и не решился сломать себя из-за какой-то
женщины, поэтому отчасти с вами согласен. А вы здесь надолго?
– Через два дня уезжаем, – сообщила Марина. –
У мужа кончается первая неделя отпуска, ему на работу надо. Да и Алёне пора
возвращаться.
– Жалко, – неожиданно для себя призналась
Алёна. – Смешнее всего, что я не хотела ехать сюда, в Мулен, просто так
сошлись обстоятельства, что была вынуждена, а теперь не хочу уезжать. Здесь
чудесно! Я по утрам бегаю – ну удивительная красота. И столько непуганого
зверья! Кролики, косули… я даже оленя видела! А сегодня – змею.
– Здесь вообще много змей, – сказал
Жильбер. – Так что будьте осторожны, когда заходите в заросли.
– Нет, я ее на дороге видела.
– А вы в каком направлении бегаете? – спросил
Фримус. – Здесь ведь много дорог.
– Да куда указатель с утра подскажет, туда и бегу. Во
Фресне была, в Анно, в Арджентое, до Нуайера добегбла. Завтра попробую дорогу
на Тоннер.
– Mon Dieu! – искренне ужаснулся Жильбер. –
Да ведь это семнадцать километров только в одну сторону! К тому же там такие
спуски и подъемы!
– Нет, конечно, все семнадцать километров я не
осилю, – призналась Алёна. – Ну, пробегу, сколько смогу за час, а
потом обратно поверну.
– В этом смысле велосипед, конечно, удобнее, –
сказал Фримус. – Я гоняю каждое утро, привез сюда свой любимый «Хронос»,
но, к сожалению, наши маршруты не совпадали. Так, говорите, завтра ваш путь
ляжет на Тоннер? Ну что ж, если встретимся в пути и вы устанете, то подвезу…
– У вас «Хронос»? – послышался веселый юношеский
голос, и Алёна увидела того самого мальчишку в джинсах, который успешно
соблазнял ангелоподобную красотку.
Красотка тоже была здесь – что характерно, вблизи ее
фарфоровая прелесть казалась еще более совершенной и обворожительной. Тут же
топтался угрюмый рыжий в своих безумных бермудах.
– У меня тоже «Хронос»! – сообщил юный победитель
жизни. – Классная машина, да?
– Я бы сказал, «Хронос» для велосипедиста то же, что
«Харлей Дэвидсон» для мотоциклиста, – серьезно ответил Фримус, обмахиваясь
шляпой. – Такое же ощущение полета, легкость управления…
