Что значат эти слова Робера? Они с Никитой в заговоре – в
заговоре против моего отца? А может быть, и Анна с Максимом – их совместные
жертвы? И доктор Гизо помогает им обоим, а тот анализ крови моего мужа, который
видела Настя, всего лишь фальшивка, прикрытие, удобный предлог для общения с
доктором… И вообще, может быть, Настя все выдумала, наврала мне из обыкновенной
зависти к моему браку, да невольно сообщила мне о преступлении. Мой муж здоров,
но он сообщник Никиты.
Ради всего святого, но зачем им быть сообщниками? Почему им
понадобилось вместе убивать Анну с Максимом, а потом и моего отца? Неужели и
Робер был влюблен в Анну?
Этой дурацкой догадке была по дурости равна следующая: а
что, если Никита и Робер действуют по заданию большевиков и расправляются в
Париже с неугодными и чем-то опасными им людьми? О таких агентах Чека уже
ходили страшные слухи среди эмигрантов…
Боже ты мой, просто поразительно, как много чепухи может
родиться в голове за какое-то мгновение! Ведь не дольше мгновения длилась пауза
между словами моего мужа: «Сторож видел вас с отцом моей жены и все рассказал»
– и следующей репликой Никиты:
– Рассказал – кому?
– Викки.
Глубокий, резкий выдох у самого моего уха. Мне показалось,
до меня долетело даже тепло дыхания Никиты, и я невольно зажмурилась, потому
что глаза мои заволокло слезами.
Господи, ну зачем только я проснулась? Зачем стала
подслушивать? Во многом знании – многая печаль, эту древнюю истину я постигла
теперь на моем собственном печальном опыте… уже в который раз постигла, а все
никак не могу жить по принципу: «Неведение – благо!»
– Вике? – повторил Никита на свой лад мое имя – он
никогда не называл меня иначе, хоть меня это и злило. – Рассказал Вике?!
Боже ты мой… И что же она?.. Могу себе представить…
– Не можете, – с усмешкой перебил его
Робер. – Не можете, Шершнефф! Знаете, что она сказала? Якобы вообще ничего
не слышала. И не поняла ни слова из того, что Федор ей наговорил.
– Одно из двух, – сказал задумчиво Никита, –
или она не придала этому значения, или…
– Или, Шершнефф, – снова перебил его Робер. –
Или! Она разыграла эту милую сценку по той же, все по той же старой причине,
можете не сомневаться. Ради вас.
Новый тяжкий вздох Никиты был ему ответом, да и мне с трудом
удалось сдержать такой же вздох.
Итак, Робер все знает о моих негаснущих чувствах! Откуда,
каким образом?..
Да какая, собственно, разница? Знает – и смиряется с этим,
потому что Никита в свое время спас ему жизнь, более того – Робер имеет
какие-то общие темные дела с человеком, в которого тайно и страстно влюблена
его жена, замышляет с ним за моей спиной какие-то заговоры против моих близких…
что же, из мести мне?
Нет, я воистину была полусумасшедшей тогда. И слепой,
безнадежно слепой!
Однако мне суждено было прозреть в течение нескольких
ближайших минут… самых мучительных минут в моей жизни!
– Шершнефф, что же вы наделали, Шершнефф! – вдруг
тихо, в горьком отчаянии проговорил Робер. – Как вы могли оказаться столь
неосторожны! Ведь если сторож скажет кому-то еще, на вас падет подозрение!
Припомнят прошлый случай, а это значит, что наше новое предприятие под угрозой!
– Ламартин… – В голосе Никиты звучала та же боль,
что и в голосе моего мужа. – Простите меня. Не понимаю, как я мог так
оплошать. Вот уже второй раз я недооцениваю наблюдательности окружающих. То
моя… то моя секретарша Анастази увидела меня с Гизо, теперь этот сторож. Я
всегда боялся только одного в жизни: роковых случайностей, которых невозможно
предусмотреть! И вторично нарываюсь на них. Но вы не тревожьтесь, Ламартин. Я
выполню наш уговор, сдержу слово – чего бы мне это ни стоило. Сторож будет
молчать.
– Будет молчать? – повторил Робер. – То есть
вы его?.. Да вы что? Я не хочу, чтобы мой уход был ознаменован лишними
смертями, не хочу предстать перед Господом с таким камнем на шее. Если уж я
греха своей смерти взять на душу не хочу, неужели вы думаете, я заберу с собой
жизнь этого сторожа, вся вина которого состоит лишь в том, что он видел вас и
решил предостеречь мою жену? Да и вашу душу я не хочу отягощать лишним грехом.
Довольно той жертвы, которую вы принесли Анне, убив этого…
– Оставьте в покое Анну! – глухо, предостерегающе
произнес Никита. – Нет такой жертвы, которой я не принес бы ради нее! Это
был мой долг перед ней!
– Жертва ради нее? – печально усмехнулся
Робер. – Да бросьте, Шершнефф! Она не хотела смерти этого мальчишки, тут
вы разочлись не с ней, а с собственной ревностью.
– О нет, о нет! Я знаю, ей было невыносимо представлять,
что она покинет этот мир, а ее возлюбленный станет принадлежать другой. Максим
не был так предан ей, как я, он нашел бы утешение и плоти, и сердцу после ее
кончины. Он изменил бы ее памяти – может быть, уже скоро. Я убежден, что в
глубине души она хотела владеть им в вечности, только не решалась просить меня
об этом. Поверьте – я знаю это, ведь я читал в ее душе, как в открытой книге.
Именно в этом и состояло ее последнее желание.
– Вы сумасшедший, Никитб, – с тоской сказал мой
муж, делая это нелепое французское ударение на последнем слоге. – Вы
сумасшедший, и нет предела моему отчаянию, потому что вы были моей последней
надеждой – как тогда, в подвалах петроградских застенков. Тогда вы спасли меня,
но теперь… Как я могу теперь настаивать на том, чтобы вы выполнили наш уговор?
Ведь если болтовня сторожа пойдет дальше, если даже самая малая тень подозрения
падет на вас, нам с Гизо уже не удастся утихомирить следователя. Он еще в
прошлый раз был убежден, что убийца – вы. Сами знаете, какое влияние пришлось
употребить, чтобы свести дело к амигдалину. Но теперь…
– Гизо поклялся мне, что амигдалина больше не
найдут, – проговорил Никита. – Вы же знаете, что в прошлый раз мы
прибегнули к этому средству лишь из-за Максима, лишь для того, чтобы создать
видимость случайности его смерти. Если бы Анна была одна, этого не понадобилось
бы.
