Его перевели в лучшую палату, в столовой выдавали добавку… Васек округлился, и из худосочного бича превратился в розовощекого пузана.
— Дима, а ты не замечал, что этот Васек слишком часто сидит в процедурном, болтая с сестрами? — как-то раз спросил Леонтий Михайлович.
— Вы тоже подметили?
— Да. Мне показалось, что он неравнодушен к сейфу, все исподтишка пялится на него.
— Леонтий Михайлович, что-то мы расслабились и быстро забыли про Вайнберга.
— Ты прав, попрошу начальника милиции, пусть его еще раз допросят. Подозрительный тип.
Мы разговаривали в ординаторской, дверь была приоткрыта, и мне почудилось, что нас подслушивают. Я кинулся к двери и увидел поспешно удаляющегося Васька. Похоже, он слышал наш разговор.
Минут через десять я поднялся в отделение и хотел объясниться с часовщиком, но его нигде не было видно, так в пижаме и тапочках и драпанул из больницы.
Мы сообщили в милицию, но поиски ничего не дали, Васек пропал. Интересно, что с его исчезновением все отремонтированные им часы остановились и больше не работали.
Не знаю, как за рубежом, но в наших медвузах учат лечить болезнь, а не работать с человеком. Прекрасно усвоив теоретическую часть программы и получив пятерки на экзамене, на практике молодые врачи заходят в тупик. Здесь сама жизнь начинает экзаменовать их. Некоторые не выдерживают и уходят из медицины из-за сложных характеров своих пациентов. Пока выработается иммунитет, который все остальные называют цинизмом, можно и неврастеником стать.
Я считаю, что будущим врачам нужно как можно больше знать о психологии своих пациентов. Нужно, чтобы преподаватели не идеализировали людей, с которыми выпускникам придется работать. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих. А может, кто-то из студентов поймет, что медицина — не его стезя, и уступит место другому. Сколько я видел таких примеров, когда человек отработал медсестрой, санитаром и мог бы стать отличным врачом, но на вступительном экзамене ему не хватило баллов. А другой поступил в медвуз и блестяще его закончил, но, поработав, разочаровался в медицине и ушел из нее.
Глава 9
О взаимоотношениях
После развала СССР наша жизнь очень изменилась, причем далеко не во всем — к лучшему.
Мой дедушка, родившийся в 1894 году и доживший до 96 лет, много рассказывал о жизни крестьян еще при царском режиме.
Времена тогда были довольно суровые, электричество отсутствовало, дома отапливали дровами, углем, хозяйство вели натуральное. Деньги у крестьян появлялись, только когда они продавали излишки на базаре или если работали на местных богатеев. Образование у многих не уходило дальше двух классов церковно-приходской школы, четыре класса были потолком. Люди верили в Бога, соблюдали посты и отмечали церковные праздники, крестили детей. В нашем современном понимании были темными и неграмотными, но простыми в общении и без камней за пазухой.
Например, поругались две соседки. Повод — свинья одной напакостила у другой в огороде.
Что, думаете, тетки подрались? Свинью прирезали? В суд подали? Нет! Вышли бабы на берег реки, задрали сарафаны — а исподнее тогда только баре носили, — нагнувшись, повернулись друг к другу задницами и давай ругаться. Это у них, значит, дуэль такая. Кто первый сдастся, тот и неправ. А кругом болельщики, улюлюкают, баб поддерживают.
Дело было летом, в самую страду. Вскоре все болельщики разошлись по своим делам, а тетки стояли и продолжали костерить друг друга.
Темнеть начало — стоят. Тут муж одной из спорщиц прибежал: «Клава, давай, хватит уже, я не могу с малым управится, тот орет, сиську просит, шла бы покормила, а я б за тебя постоял». Ну, дети — это святое. Клава ушла младенца кормить, а мужик штаны снял, нагнулся и направил свой зад на соседку.
— Клава, ты чего замолчала? Здаешси? — спросила хозяйка свиньи, услыхав, что за последние пять минут та ни звука не издала.
— Мэа! — промычал муж, понимая, что он ну никак не Клава.
— Ну и дура ты, Клавка, и муж у тебя недотепа, забор не может починить! Свинья же животное глупое, завсегда в дырку лезет! — продолжила оппонентка.
— Мэа!
— Что ты все мычишь? Язык проглотила? — и с этими словами тетка обернулась.
В вечернем полумраке четко разглядеть соперницу не удалось, вырисовывался лишь силуэт белеющих ягодиц и что-то висевшее между ними. Приглядевшись еще раз, тетка сорвалась на крик:
— Ой, люди добрые! У Клавки кишки вылезли! Помогите! Дохтура надо!
Здоровенную мошонку соседа глупая баба в темноте приняла за кишки. Смеху было!
А соседки что ж? Помирились.
В советские времена в суд обращались редко, все решали на партийных и комсомольских собраниях. Собирались все в клубе и обсуждали, кто, что, с кем, зачем и как вообще посмел. Личной жизни, приватности просто не существовало. Детей-шалунов «пропесочивали» на совете пионерской дружины. Вызов родителей к директору школы реально позорил их. Людям было дело до всего, чем занимаются их соседи; умами властвовали понятия «так принято» и «так не принято» — вместо современных «так удобнее» и «всем подходит разное».
В наше время нравы другие. Меняется общественное сознание, и некоторые вещи мне совсем не нравятся.
Семидесятилетний пенсионер Семен Митрофанович Прокофьев поливал помидоры на своем участке. Внезапно он увидел, как соседские ребятишки, великовозрастные второгодники братья Михайловы, Лешка и Димка, трясут его яблоню, сбивая несозревшие плоды.
Митрофаныч закричал на них и, схватив хворостину, ринулся на воров. Может, в другие времена ребята испугались бы и убежали. Но не сейчас. Ухмыляясь, они подождали, пока дед приблизится; младший, Лешка, подставил пенсионеру подножку, а старший, Димка, врезал по голове упавшего его же собственной тяпкой. Они перешагнули через поверженного гражданина Прокофьева и, весело смеясь и пожирая зеленые яблоки, отправились по своим делам.
Все это видели малолетние внуки Семена, игравшие неподалеку; они и позвали старших, а те привезли пострадавшего к нам.
Вдавленный перелом в проекции верхнего сагиттального синуса с глубоким внедрением костного отломка в вещество головного мозга — таким был наш вердикт после краниографии (рентгена черепа). Пенсионера немедленно взяли в операционную. Сделали трепанацию черепа, обнажили головной мозг и торчащий осколок, начали извлекать — и тут открылось сильнейшее кровотечение. Синус — это крупная вена треугольной формы, не спадается, так как «вмурована» в окружающие ткани и не имеет клапанов. При ранении его можно только ушить, все остальные приемы остановки венозного кровотечения — перевязка, тампонада, неэффективны.
С большим трудом удалось закрыть дыру в этом чертовом синусе — пришлось вшивать заплату, взятую из мышечной фасции. Оперировал Леонтий Михайлович, я ассистировал.
