— Привет, Витя! — поздоровался я.
— Здравствуй, Дмитрий Андреевич! С возвращением!
— Спасибо! А что такой хмурый? Всегда такой бодрый, свежий, а тут?
— А чему радоваться, если уже почки барахлить стали, похоже, конец мне скоро!
— Не говори ерунды! У каждого третьего человека в той или иной степени есть проблемы с почками.
— Да, но не у каждого человека переломан позвоночник! Андреич, чувствую, мне этот год не пережить!
— Витя, ну с чего такой пессимизм? Пиелонефрит хорошо лечится!
— Да, ладно, я тоже книжки ваши медицинские читал! А там сказано, что если у таких, как я, присоединяется инфекция внутренних органов, то смерть не за горами!
— Глупости! Кто тебе такие книжки дал? — возражал я, прекрасно понимая, что Крапивин прав.
— Да, нашлись добрые люди, вы врачи вечно все скрываете и недоговариваете!
— Витя, вот я тебе как врач говорю, пиелонефрит лечится!
— Я знаю, что лечится. Но у меня хронический очаг инфекции в виде пролежня, от него и почки воспалились! Ведь так?
— Ну, не совсем, — замялся я.
— Совсем! Сперва пиелонефрит, цистит, колит, потом гепатит и еще черт знает что! А после — заражение крови! И все! Гррррр! За что мне это? — внезапно зарычал Виктор. — Я же никому ничего плохого не делал! Даже жене никогда не изменял! А она, стерва, жирует! Ох, дурак я, и зачем полез тогда на балкон? Надо было выгнать эту блядь давно, и сам бы целый был! Грррр! Ненавижу ее!
— Витя, прекрати истерику!
— Доктор! Я не хочу жить! Слышишь! Не хо-чу! — по слогам произнес калека. — Дима, введи мне чего-нибудь!
— Ты в своем уме?!
— Да! Ты здоровый, жена, дочка, сам ходишь! А я хожу только под себя! И ни жены, ни дочки у меня никогда не будет! Зачем же жить? А? Зачем я мучаюсь, почему Бог так со мной обошелся?
— Витя, то, о чем ты просишь, невозможно. Я хирург, а не палач! Я не виноват, что с тобой произошло несчастье. Медицина сейчас развивается очень быстро, не исключено, что лет через пять научатся чинить спинной мозг. И что ты, не хочешь дожить?..
— Извини, доктор, — Витя обмяк и закрыл глаза. — Просто устал…
— Я понимаю, но ты же мужчина, морпех! Ты всегда был образцом оптимизма!
— Вот именно — был! А теперь понял, что все напрасно, что никогда больше мне не встать на ноги.
— Витя, не отчаивайся! Медицина творит чудеса.
— Может, и творит, но не у нас и не бесплатно!
— Поживем — увидим.
Крапивин ничего не ответил, а только криво усмехнулся и отвернулся к стенке. Через неделю анализы мочи у него пришли в норму, и я его выписал с обещанием, что через месяц в конце февраля навещу его на дому. Уехал он печальным.
Через пару дней я полностью восстановил форму, ребра побаливали, но когда я включался в работу, то совершенно о них забывал. Все вернулось на круги своя.
Но меня тревожили воспоминания о нашем разговоре с заведующим, так что однажды, набравшись наглости, я сам напомнил:
— Леонтий Михайлович, вы уже никуда не уезжаете? Решили остаться?
— А почему ты так решил?
— Вы говорили, что перед Новым годом уволитесь, а из-за меня раздумали?
— Ну, отчасти из-за тебя, отчасти по другим причинам, но пока я остаюсь.
— Честно, остаетесь? — радостно воскликнул я.
— Остаюсь, но до весны, до апреля.
— У вас из-за меня проблемы?
— Дима, не накручивай! Все намного проще! Жильцы совершенно убили нашу городскую квартиру, там жить невозможно. Мы ее сейчас ремонтируем. Мой приятель, главврач областной больницы, согласился подождать. Там пока человек исполняет обязанности заведующего, а я, как приеду, его сменю.
— Слава богу, а я думал, что я виноват со своими ребрами…
— Ну да, конечно, и часовню тоже ты развалил. Кстати, Дима, звонила фельдшер с Лебяжьего, ты там обещал на вызов к Крапивину съездить — так ты не забудь. Заявка от них в регистратуре есть, договорись с машиной и вперед, а то там мужику совсем плохо. Поддержи его!
— Да я пытался, когда он еще на отделении находился, но он в этот раз какой-то странный уехал. Как бы руки на себя не наложил!
— Вот тогда точно не затягивай, завтра же и поезжай! Плановых операций немного, мы с Санычем справимся, давай на вызов прямо с утра. А то, если что случится, всю жизнь будешь мучиться!
— Хорошо, с утра и поеду.
Я зашел на «скорую», договорился с машиной на завтра и отправился к нашему неврологу Василию Петровичу Чистякову. Он недавно переехал к нам из большого города и привез с собой приличную библиотеку медицинской литературы. Я решил поговорить с ним о травме спинного мозга и, если удастся, почитать специальную литературу.
Ничего нового пока не было, но Чистяков показал мне перевод статьи из американского журнала о том, что ведутся какие-то исследования стволовых клеток, могущих помочь починить спинной мозг. Я попросил себе копию перевода — хоть какой-то козырь в предстоящей беседе с Виктором.
Деревня Лебяжье находилась в 19 километрах от райцентра; дорога была отличной, мороз — несильным, градусов в 15, доехали мы быстро. Вся деревня была дворов на пятьдесят, дом Крапивиных стоял на самом краю, возле озера. Говорят, до революции в нем водились лебеди. Куда потом подевались эти величавые птицы, никто толком не знал, а название деревни сохранилось.
Дом у родителей Виктора был огромным. Четыре комнаты, высокие потолки, ковры повсюду — на стенах и на полу.
Наш пациент жил в отдельной комнате. Отец смастерил ему всяческие приспособления, с помощью которых Виктор мог управлять обстановкой. Потянет за палочку — откроется форточка, дернет за веревочку — откроется дверь, подтянет к себе другую — столик с пищей подкатится.
— Добрый день, Виктор! — поприветствовал я больного.
— Привет! Только разве ж оно доброе, — пробурчал Крапивин.
— Погода хорошая, и у меня новость есть для тебя, вот и доброе.
— Что за новость?
— Вот американцы пишут, что они разрабатывают новый метод по восстановлению целостности спинного мозга. Вот послушай, что пишут! — Я вынул из сумки журнал и, найдя нужную страницу, приготовился читать.
— Дима, да ерунда это все! — перебил меня Виктор. — Лажа полная!
— Что значит лажа?
— Значит, все это бессмысленно!
— Да ты даже не выслушал, как ты можешь рассуждать?
— У меня опять моча с гноем пошла, запоры по неделям. Мать уже рукой у меня из задницы кал выгребает! И я ничего не могу с этим сделать! Слышишь, ты, доктор! Ничего уже нельзя сделать!
