А как красивы были его дома! Особенно сорок седьмой, где нижний этаж напоминал джунгли на картине Руссо. Такая же нереальная симметрия и совершенство листьев – ни бурой крапинки, ни загнутого края, ни мертвой сухой веточки. А если бы здесь вдруг появились тигры и львы, что было бы совсем не удивительно в таком месте, их наверняка отличала бы лунная округлость глаз. И какими бы острыми ни были их клыки, в этом Эдеме никто бы не усомнился в их кротости. В таком замечательном месте не может быть больных душой. Перед глазами Джудит разворачивались откровения будущего, и все они носили одно имя – Джошуа Кристиан. Образ жизни, идеал жизни, место жизни.
А его мать? Потрясающе! Джудит никогда бы не подумала, что мать Кристиана глупа. Но она оказалась действительно глупой женщиной. Сильной, как бык. Могучей. Не то чтобы полностью невежественной. Отнюдь не мягкотелой. Однако создавалось ощущение, что в какой-то степени осталась недозрелой, что объяснялось обстоятельствами ее раннего замужества, но не вязалось с ранним вдовством. Джудит начинала понимать, как воспитывался Джошуа и почему, несмотря на свою относительную молодость, он казался до мозга костей старшим в роду. Все, что делала его мать, ей подсказывала интуиция. Доктор Кэрриол ни на секунду не допускала, что она сознательно вылепила сына таким, каким он стал. Добилась всего, к чему стремилась, путем огромного желания и целеустремленности. Редкое достижение. Ставшее возможным лишь потому, что человеческая глина, порожденная ее утробой, случайно и по своей генетике наилучшим образом подходила выполнению такой задачи. У четырехлетнего мальчика оказались достаточно сильные плечи, чтобы принять на себя груз главы клана. Неудивительно, что младшие относятся к нему с почтением, а мать откровенно обожает. И так же неудивительно, что он похоронил свои сексуальные потребности и не испытывает полового влечения; не исключено, так он и проживет от колыбели до могилы. Впервые в жизни доктор Кэрриол испытала укол простой, но очень болезненной жалости. Бедный четырехлетний малыш!
Наконец Кристиану собрали другой чемодан, и они успели на вечерний вашингтонский поезд. Доктор Кэрриол, потрясая бумажкой со своими полномочиями, выбила им отдельное купе. И эта роскошь открыла Джошуа глаза на то, какое важное положение в министерстве окружающей среды занимает его спутница. Одно дело услышать название должности от человека, эту должность занимающего, и совсем иное – убедиться вот таким способом, насколько этот человек влиятелен. Проводник, не дожидаясь просьбы, принес им кофе и сандвичи, и Джошуа впервые в жизни ощутил всю прелесть путешествия.
Но в то же время и неодолимую, давящую тоску, которая обволакивающим серым покрывалом опустилась ему на плечи. Почему ни с того ни с сего у него возникло ощущение, что поездка в Вашингтон с этой женщиной навсегда изменит его жизнь? Обыкновенная командировка с целью переговорить с каким-то экспертом по статистике и попытаться донести до его сознания, что за цифрами, с которыми он развлекается на своем компьютере, стоят живые люди с душами, телами, чувствами и неповторимой индивидуальностью. Через неделю в это время он вернется в Холломен и будет заниматься привычными делами. Но он никак не мог себя заставить в это поверить. Было в сидевшей рядом с ним женщине нечто такое (а почему, собственно говоря, она села рядом, а не напротив, что было бы естественнее для человека знакомого, но не близкого), в чем она никогда бы не призналась, но что он чувствовал. Душевное беспокойство. Сильный внутренний импульс. И все было направлено на него. Но эти чувства были рождены не плотским влечением и даже не различием полов. О, Джудит Кэрриол и Джошуа Кристиан ясно сознавали друг в друге мужчину и женщину, но это ни на йоту не поколебало равновесия их рассудков. Они жили не ради телесных удовольствий, хотя нельзя сказать, чтобы относились к ним равнодушно. Джудит давно поняла, сколько энергии они отнимают, подсчитала ресурсы и сделала выбор в пользу рассудочного – работы. Джошуа не затронул ее душу.
Поезд замедлил ход и решительно въехал в кромешную тьму тоннелей под Манхэттеном. Только теперь доктор Кристиан обрел голос:
– Помню, я как-то читал рассказ о поезде, который в тоннелях под Нью-Йорком провалился в дыру во времени и был обречен вечно блуждать во мраке, переезжая из одного тоннеля в другой. И так до бесконечности. Здесь я в это могу поверить.
– Я тоже. – Голос Джудит сделался тусклым.
– Представьте хотя бы нас. Вот мы попали в такую ловушку, перед нами вечность, и мы приговорены здесь сидеть. Как мы себя поведем? Найдем тему для разговоров? Вы, наконец, станете откровенны со мной? Или скрытность так и останется для нас добродетелью?
– Не знаю. – Джудит вздохнула, пошевелилась и, подняв голову, взглянула на Джошуа, но тот в свете единственной качающейся над головой тусклой лампы показался ей таким худым и бледным, что она тут же отвернулась и перевела взгляд в пустоту перед собой. – Вообще-то не исключено, что было бы неплохо. Хотя не представляю, с кем могла бы провести вечность. Ничего пошлого я не имею в виду.
– Пошлого? – Джошуа словно размышлял над значением услышанного. – Почему вы употребили это слово?
Она пропустила его вопрос мимо ушей.
– Если бы мы очень захотели, то вытолкнули бы поезд из дыры в пространстве-времени. Я всегда подозревала, что истинное место бесконечности – в голове человека. Никаких границ, кроме тех, что возвели мы сами, но мы сами же можем их разрушить. – Слава богу, ей не надо было на него смотреть. Не только потому, что его взгляд тревожил. Джудит не знала, как много он способен прочитать в ее глазах. Она чуть приподняла голову, но продолжала смотреть прямо перед собой. – Вам это дано, Джошуа. Вы можете помочь людям найти выход из возведенных в собственных головах темниц и сокрушить стены.
– Я уже этим занимаюсь, – ответил он.
– С маленькой горсткой сподвижников. А как насчет всего человечества?
Кристиан замер.
– Мир за пределами Холломена мне неизвестен. И у меня нет никакого желания с ним знакомиться.
Они молча сидели и смотрели в окно, где бесконечно проплывала одна и та же чернота. Что есть вечность? Эта темнота? Или, наоборот, темнота и есть вечность? Тоска не отпускала, словно прилипчивый запах мускуса. И когда, наконец, поезд прибыл на тускло освещенный перрон станции Пенсильвания, Джошуа прищурился так, словно его осветили тысячеваттными прожекторами и пригвоздили миллионами нескромных, похотливых взглядов.
От станции Пенсильвания поезд шел с бесчисленными остановками, дергался, громыхал на стыках, но они все равно спали, неудобно пристроившись в разных углах длинного сиденья и положив ноги на сиденье напротив. И проснулись, только когда состав, скрипя, подъезжал к Вашингтону, и проводник, добавляя к общей какофонии новый звук, постучал в дверь купе.
Здесь была территория Джудит, и она повела своего спутника из массивного мавзолея Юнион-стейшн к нужной остановке автобуса. А доктор Кристиан, спотыкаясь, плелся за ней.
– Министерство окружающей среды недалеко отсюда, – объяснила она и махнула рукой в направлении, которое Джошуа определил приблизительно как север. – Но нам лучше сначала заехать домой подкрепиться.
