– Вам теперь будут часто задавать о них вопросы. Что вы станете отвечать?
– Буду отсылать к маме. С сегодняшнего дня назначаю ее экспертом по Ганнибалу и Дидо.
– Кошки, ведущие гроссбух! Где вы такое откопали?
– У друга, – ответил Джошуа и больше ничего не добавил.
Мобил и Сент-Луис знаменовали то, что позднее окрестили Третьей личностью в спектре трансформаций доктора Кристиана. Первая относилась ко времени в Холломене. Вторая, искрящаяся счастьем от возможности высказать свои мысли, – ко дням его бурной активности и жадного общения с людьми в первый месяц после выхода в свет «Бога проклинающего». Новая личность была в замешательстве и несколько растеряла былое красноречие, но все еще жила всплесками проявления Личности номер два. Эта Третья Личность была более закрытой, более ожесточенной, более мессианской. Однако сколько бы Кэрриол ни изучала три первые личности, четвертая – та, что брезжила где-то в холодном непроницаемом будущем, – стала для нее полной неожиданностью.
Джошуа ни разу не обсуждал с Кэрриол свое отношение к закрытию клиники в Холломене и отъезду братьев с женами за границу, чтобы помочь ему. Но, вспомнив его реакцию на услышанную из уст матери новость, она поняла, что эти события стали причиной формирования Третьей Личности. Джошуа был явно потрясен. В смятении. Убит горем? Джудит не могла разобраться. Наверное, он считал, что, когда все уляжется, ничто не помешает ему вернуться к прошлому – точке перед тем, как все началось. И кроме того, трезво себя оценивал и испытывал на свой счет здоровый скептицизм. Вдохновение вдохновением, думал он, но успех будет все-таки скромным, в лучшем случае короткой вспышкой: мол, вся эта слава на один день – всколыхнулось и успокоилось. Однако стать в один миг не только объектом преклонения, но и супергуру – это все-таки нечто совершенно иное.
Итак, было много оснований для возникновения Третьей Личности, которую Джудит называла супергуру. Но, оглядываясь назад, можно было обнаружить сколько угодно ростков Четвертой.
Кристиан больше не терзал себя самоанализом – он превратился в губку, обреченную впитывать любой нюанс оглушающих его со всех сторон чувств.
Первые несколько недель он хорошо справлялся – его самооценку укрепляла новизна ситуации, знакомство с новыми местами и людьми. Затем он как бы поглядел на себя со стороны – худой, некрасивый, жалкий, похожий на пугало, но вечно окруженный толпой. И, радуясь и ликуя, что его чаяния сбываются, ощутил грусть. Его, такого уродливого, объявили красавцем, каких свет не видывал, не ощущавшего в себе магнетизма – невероятно притягательным и полным харизмы, возбуждающим, держащим в напряжении, могущественным и т. д., и т. д., и т. д. Определения и метафоры сыпались, словно сверкающие блестки на конвейере фабрики елочных украшений.
Кто он такой, что чувствует и о чем думает, кем стал и к чему стремится, – все изобреталось без его участия. Он барахтался в волнах идолопоклонства – несчастный, снова оказавшийся не в своей среде, тюлень, которого бросало туда-сюда с такой силой, что не хватало энергии сопротивляться. Единственное, что ему оставалось, это пытаться удержаться на поверхности.
Второе и третье мероприятия в радиостудиях в Канзас-Сити проходили в зданиях неподалеку друг от друга. Когда закончилось первое, шофер подал машину прямо к подъезду. Куда бы Кристиан ни направлялся, эта машина была в его распоряжении – не лимузин, время лимузинов давно прошло, но достаточно удобный большой государственный автомобиль без всяких признаков того, кого он обслуживает в другое время.
Мать приучила себя устраиваться в машине за две-три минуты до того, как появлялся Джошуа, доверив Джудит вести сына сквозь толпу зевак. Та прекрасно справлялась со своей задачей: Джошуа оставалось улыбаться, махнуть рукой, прокричать что-нибудь приветственное, и вот он оказывался в автомобиле, дверца за ним закрывалась, и машина тотчас отъезжала.
Но на этот раз Кристиан заартачился. У входа в радиостудию собралось так много людей, что их вполне можно было назвать толпой. Расписание мероприятий гостя было опубликовано на первой странице местной газеты вместе со статьей о его визите в Канзас-Сити, и люди знали, куда прийти. Порядок наводили с полдюжины полицейских – они расчистили проход в толпе из трех или четырех сотен человек, иначе гость был бы отрезан от ждущей его машины. Температура опустилась ниже двадцати пяти градусов по Фаренгейту, дул пронизывающий ветер, но люди не расходились. Джудит посмотрела сквозь стекло вестибюля и крепко сжала руку Кристиана.
– Пойдемте, надо торопиться. – Она почти силой вытолкнула его из здания.
Когда Джошуа появился на улице, по толпе пронесся вздох. Некоторые стали выкрикивать его имя и потянулись к нему. Но Кристиан был не кинозвездой, люди это понимали и не напирали, никто не лез вперед и не толкался.
На полпути к машине Кристиан уперся и сердито вырвал руку у своей спутницы.
– Я должен поговорить с этими людьми. – Он повернулся влево, где толпа была плотнее всего.
Кэрриол опять схватила его, но он решительно стряхнул ее руку.
– Я буду с ними говорить.
– Джошуа, нельзя! – Джудит было все равно, сколько человек ее услышат. – У вас встреча через пять минут.
Он рассмеялся, подошел к полицейскому и почти ласково провел ладонью по его синей нейлоновой куртке.
– Офицер, вы не возражаете, если я поговорю с этими людьми? – И, обратившись к народу, спросил: – Где тут у вас еще радиостудия?
Ему ответили с дюжину голосов. Полицейский отошел в сторону.
Кристиан рассмеялся и раскинул руки:
– Тогда проводите меня туда!
Восторженные люди благоговейно сомкнулись вокруг него, но не давили, шли спокойно, следя, чтобы Кристиану было удобно. Полицейские, не зная, как себя вести, двинулись за ними.
Джудит Кэрриол осталась одна.
Мать опустила в автомобиле стекло и высунулась из окна:
– Джудит! Джудит! Что происходит?
Кэрриол повернула к машине, мотнула головой готовому выскочить шоферу и, сама открыв дверцу, упала на заднее сиденье.
– На радиостудию, – коротко отдав приказ, она повернулась к матери Джошуа. – Хотите верьте, хотите нет, решил идти пешком. В такую-то погоду. Приспичило поговорить с людьми. Теперь наверняка опоздаем. Черт!
Кристиан опоздал на полчаса, но он пользовался таким авторитетом, что ради него изменили сетку вещания. Следующей в расписании гостя стояла редакция газеты, но там решили пожертвовать формальным интервью ради репортажа об общении гостя со все возрастающей толпой по пути в ратушу, где ему предстояло произнести речь. По радио сообщили о необычном поведении Кристиана, и люди стали сбегаться со всех сторон.
Джудит больше не управляла событиями – на этот раз ее единственной слушательницей оказалась мать Джошуа, та теперь внимала лишь оглушающему молчанию. Ежилась она не только от холода.
