Кристиан посмотрел на них и все понял. Не для него бальзам дружеского общения, не для него крепко и мастерски сработанный римский крест и рука в помощь, чтобы взойти на него. Он обречен, чтобы все совершить в одиночку. Молчаливое отсутствие осуждающей толпы – это приговор: он должен распять себя сам.
Шпалы оказались ужасно тяжелыми, но Кристиану удалось сдвинуть их с места. Он стал по одной перетаскивать их во двор и в форме буквы Т укладывать на сделанный из таких же шпал настил. Вернувшись в сарай, взял штыри, кувалду, молотки, стамеску и две пилы. План был таков: Т-образно скрепить шпалы, забивая в них под углом штыри. Не получилось. Как только он приставил штырь и ударил кувалдой, от силы отдачи шпалы разошлись.
Через пять минут он бросил попытки – стоял, плакал и подвывал, теребя пальцами колючий ежик волос, уши, хлюпающий нос и разинутый рот.
Затем принялся уменьшать с одного конца толщину шпалы с шести дюймов до трех, чтобы получился паз. Большой пилой сделал узкий пропил на глубину три дюйма, взял молоток и стамеску и стал снимать древесину от конца шпалы до пропила. Это хоть и получалось – от шпалы отлетали щепки, – но работа продвигалась медленно и причиняла боль. Топором можно было справиться быстрее. Джошуа размахнулся, но топор тут же отлетел от топорища и, с громким звоном упав на землю, остался лежать, словно насмехаясь над ним ощерившимся отверстием для ручки. Легких путей для него не существовало, приходилось идти трудными. Джошуа снова взялся за молоток и стамеску и, колотя по деревянной ручке, отщипывал тонкие длинные щепки. В итоге в шпале получился паз в фут длиной и в три дюйма глубиной.
Со второй шпалой пришлось повозиться подольше. Выемку в фут длиной следовало вырубить на середине длины, чтобы соединить с первой выемкой. А боль все усиливалась. Вспыхивала огнем в паху и под мышками всякий раз, как он бил молотком по стамеске. Пот заливал глаза, жег и щипал кожу, несчастные разбитые пальцы кровоточили, окрашивая свежие срезы на дереве в красный цвет. Он стоял на коленях, и пальцы ног упирались в землю. Джошуа знал: если посмотрит на них, увидит кости. Но смотреть не стал. Не хотел.
Но с работой всегда так – она величайший лекарь и панацея от всех бед. Работа отвлекает сознание от эфемерной боли, не дает погружаться в собственные увечья, помогает справиться с замешательством, вооружает целью. В работе обретают целостность. Работа – лучшее из благ.
Джошуа трудился – стонал, всхлипывал и погружался в океан боли.
Но в итоге получил два бруса: с пазом до половины толщины в конце у одного и в середине у другого. Он соединил их, вставив пазом в паз, и скрепил двумя штырями. Хотя махать кувалдой было не просто: каждый взмах причинял боль, которая словно уносила в вечность.
Он старался изо всех сил и молотил по шляпкам штырей с таким упорством и усердием, что, когда закончил, обнаружил, что прибил свой крест к настилу. Заплакав, стал раскачиваться, стоя на коленях, но вскоре успокоился и собрал в кулак волю против этой новой напасти, как собирал, когда боролся с зимними морозами. Потом сунул в щель между крестом и полом топор и стал бить по обуху кувалдой. Крест освободился, отъехав от ударов в сторону на несколько дюймов.
Но, сделав крест, Джошуа обнаружил, что установить его негде. Ни одной удобной ямы в земле, выкопанной лопатой легионера. Ни одного надежного места, где можно прислонить его к стене и не бояться, что он опрокинется под его весом. Где же? Где? Если он сделал себе крест – а он сделал себе крест, – то должен найти место, где его воздвигнуть.
Решение нашлось у входа в арочный тоннель, который вел в дом. В верхней части дуги Джошуа заметил торчащий из камня крюк. Возможно, в былые безмятежные дни табака и табачных королей на него вешали жаровню или маяк.
Джошуа вернулся к кресту, подобрал топор и глубоко вогнал лезвие в соединение брусьев между скрепляющих их штырей. Один удар кувалдой – и топор вошел так глубоко, что мог выдержать и его вес, и вес дерева.
Складным ножом он отрезал кусок от толстой веревки, сделал петлю и пропустил в отверстие для топорища. Для надежности несколько раз завязал и, взявшись за свободные десять футов, потащил крест к арке. Перекладина била в плечо, словно тупое лезвие, спина гнулась, ноги от бедер до пальцев толкали, толкали, толкали.
Теперь нужен стул. Без стула ничего не выйдет. Нужно идти в дом, в черную дверь. Он оказался в столовой с черным столом, похожим на те, что стоят в монастырских трапезных. С каждой стороны – по лавке без спинок. Слишком тяжелые и слишком длинные; в одиночку ему не вытащить такую из двери и не развернуть в коридоре. Только не теперь, когда его миссия подходит к концу и иссякает источник прежде бьющей ключом энергии.
Он нашел то, что ему требовалось, в пятой комнате – низкий громоздкий табурет с квадратным сиденьем дюймов пятнадцать высотой. Удобная высота, чтобы сидеть, но неудобная, если надо дотянуться до того железного крюка. Вытащить табурет во двор было очень трудно и заняло много времени, даже по сравнению с тем, сколько он провозился с изготовлением креста. Силы кончались, но теперь он не мог позволить себе потерпеть поражение. Что-то бормоча и качаясь, он собирал их последние остатки, в душевной муке колотя себя кулаками по худым бокам и глотая слезы вперемешку с потом.
Наконец ему удалось установить табурет в арочном проходе. И, забравшись за него, он перекинул веревку через крюк.
Джошуа потянул за конец – крест на земле шевельнулся. Веревка была прикреплена к нему в месте соединения двух шпал, а сидящий в дереве топор держался намертво. Он перестал тянуть, когда крест встал под углом, сделал узел, чтобы зафиксировать его в таком положении, и слез с табурета. Упал, хватаясь за вертикальную перекладину креста, и глядя вверх, неловко извивался и раздраженно повторял: «Я человек!», пока не удалось подняться.
Вернувшись в сарай, он взял моток шпагата, несколько гвоздей и все еще открытый складной нож. Назад к кресту. Он забил по два гвоздя в концы горизонтальной шпалы с таким расчетом, чтобы они оказались на уровне его запястий, загнул и пропустил в ушки петлю шпагата.
Последнее усилие, и все будет готово. Надо воспользоваться примером, как все было устроено в действительности почти день в день две тысячи лет назад. Гвозди не способны выдержать вес мужчины – мелкие кости и плоть разорвутся. Римляне таких непростительных ошибок не совершали. Если забивали гвоздь, то лишь для того, чтобы просто обездвижить приговоренного, но в то же время привязывали его веревками к кресту. И он тоже так поступит.
Джошуа снял пижаму и, что-то напевая себе под нос, радовался, что побеждает боль – пусть невидимые зрители знают: человек способен на невозможное. Он всем им покажет: Пилату с его крошечной командой расчетливых римских чиновников, высшим священникам и синоду, всему народу. Пусть видят, как идет на смерть человек, в котором божественного не больше, чем в остальных людях!
Стоя на земле, Джошуа подтягивал веревку, пока крест не встал прямо и его вертикальный брус не уперся нижним концом в деревянные шпалы настила. С веревкой в руках он забрался на табурет. Все его мускулы отозвались на это движение мучительным стоном. Крест был надежно уравновешен – его даже не пришлось поправлять. Концы перекладины точно доходили до стен прохода. А ведь ему не пришло в голову заранее измерить поперечину и, окажись она длиннее, крест не вписался бы в проем. Вот подтверждение совершенства предначертанности. Туго натягивая веревку, он сделал на ней петлю палача и завязал затяжной узел. Свисавший с крюка другой конец веревки обрезать не стал.
