Воображение рисовало ужасные картины: уродливая девочка с большой головой и ярко выраженными чертами дебильности, с текущей слюной… Пытался унять отвращение, но тщетно. Ехал и трясся.
По дороге заехал в магазин, купил шикарный букет роз и набор: колье и серьги в изящной коробочке, красиво мерцавшие на черном бархате. Подарок насколько дорогой и солидный, настолько и бесполезный, потому что вряд ли то существо, которое представлялось Виталию Евгеньевичу, могло его оценить. Руки тряслись, когда давил на кнопку звонка покинутой им больше десяти лет назад квартиры…
Наташа оказалась совсем не такой, какой он ее представлял. Да, не красавица, скорее наоборот, но никакой большой головы, слабоумия в глазах и уж тем более слюны не было. Ходила плохо: ножки кривые, тощенькие, на костыликах, но ведь ходила! И все понимала как абсолютно нормальный человек! Речь немного невнятная, но в целом вполне адекватная девушка. Она встретила его в прихожей, посмотрела пытливо темными глазами, но на шею не кинулась, не смеялась от радости, не обнимала. Его неловкий поцелуй в щеку приняла не слишком охотно. Мельком взглянув на подарок, довольно равнодушно отложила его в сторону, а вот цветам искренне обрадовалась.
Людмила пригласила их за стол. Больше никого в гостях не было. Разговаривая с дочерью, Виталий мучительно искал темы, смеялся невпопад и вообще держался ненатурально. Наташа, оказавшаяся отнюдь не глупой, сразу это почувствовала и где-то через полчаса проговорила:
– Не парься, папа, ты все равно не угадаешь, что я люблю.
– А ты расскажи, я буду знать, – осторожно попросил он.
И девушка стала рассказывать: о своих успехах в домашнем обучении, о стихах, которые сочиняет, о мечте поступить в литературный институт… Любимов слушал с интересом и с удивлением ощущал, что не замечает физического уродства дочери. Его мучила вина за то, что столько лет не видел ее, не наблюдал за развитием и сейчас вынужден по крупицам восполнять о ней то, что знал бы естественным путем. Одно его радовало – Наташа делилась с ним охотно и увлеченно. И он спрашивал – и слушал, слушал…
Внезапно возникшая идиллия оборвалась так же внезапно: со звонком Виталию из дома. Звонила Тамара, она была в сильной тревоге, оказывается, Рома во дворе упал с велосипеда и распорол ногу. Кровь сильно хлещет, и она не знает, как ее остановить. Мальчика надо вести в больницу, поэтому Виталию срочно нужно быть дома. Зная, что жена не отличается практичностью, Виталий пообещал скоро приехать.
Положив трубку, он торопливо поднялся, приготовившись извиняться, но тут же натолкнулся на взгляд Наташи: тяжелый, мрачный и абсолютно чужой. Она вдруг с силой захлопнула альбом со стихами, который они минуту назад читали вместе, сказала:
– Не надо ничего. Уходи! И не приходи больше! – И, опершись на костыль, сильно хромая, поковыляла в свою комнату. Он хотел догнать, но Людмила удержала его за плечо:
– Не надо, будет только хуже. Потом попросишь прощения. Она девочка очень отходчивая.
И уже в дверях, когда он обулся и стоял на пороге, произнесла в спину:
– А сегодня мог бы и остаться с дочерью.
Это был первый упрек с ее стороны за все годы.
Он потом приходил туда, и не раз. Наташа, как оказалось, действительно обладала крайне неровным характером: вспыхивала за секунду, говорила жуткие вещи, кричала, но потом столь же быстро успокаивалась, просила прощения и даже подлизывалась. Как выяснилось, были проблемы с нервной системой, и он нашел хорошего врача. Тот прописал нужное лекарство, и перепады настроения стали не столь частыми.
Так и шли отношения отца с дочерью, по синусоиде: от проявлений самой бурной любви со стороны Наташи до ссор, угроз и проклятий с ее стороны. Но он к этому привык, к тому же виделись они все же редко.
Что же касается Романа, то Наташа познакомилась с ним, но ни особой сестринской любви, ни ненависти к нему не испытывала. А вот Тамару Юрьевну возненавидела с первой встречи и никогда этого не скрывала. Считала ее виноватой в уходе отца. Устраивала сцены, оскорбляла в ее же доме, хотя та старалась быть гостеприимной.
Со временем Наташа ударилась в религию. Свою роль тут сыграла и мать, с раннего детства водившая ее в церковь, и ее брат – священник в одном из подмосковных храмов, ставший для Наташи личным духовником. Но если Людмила вела себя адекватно, то у Наташи вера приобрела какую-то извращенную форму. Особенно в последнее время. Часто твердила о том, что «наступили последние времена», что «каждому зачтется». А иногда произносила эти фразы при Тамаре Юрьевне и грозила ей пальцем. Та ежилась от таких слов и спешила укрыться в своей комнате: Наташу она явно побаивалась и неоднократно просила мужа встречаться с ней где-нибудь в другом месте. Но девушка приходила в дом отца всегда, когда ей было нужно. В последнее время она стала конфликтовать даже со сводным братом, хотя тот относился к ней мягко и с состраданием…
– А сегодняшний эпизод чем вызван? – спросил Гуров, когда Любимов закончил свой невеселый рассказ.
Тот тяжело вздохнул и нехотя признался:
– Видимо, смертью Ромы. Наташа узнала об этом, и что-то у нее переклинило, что называется.
– А откуда, кстати, она узнала? Вы ей сообщили?
– Нет, – с удивлением ответил Виталий Евгеньевич. – Ну, мало ли откуда! От родни, к примеру… Такие вести быстро распространяются. Вы только не подумайте, что она это всерьез! – спохватился он. – У нее просто эмоции взыграли! Она нисколько не злорадствует, она хорошо относилась к Роме! Одно время они даже дружили, он ее в свой центр возил на процедуры. Но ее нельзя одну отпускать.
– А кто это с ней был? – поинтересовался полковник.
– А, Анатолий Степанович, врач. Психотерапевт. Очень хороший, его, кстати, тоже Рома нашел.
– Да я не о нем! Тот мужчина, что с ней приехал?
– А-а-а, Павел… – не в силах скрыть недовольства, буркнул Любимов. – Это ее… ухажер, с позволения сказать. Познакомились с полгода назад, теперь он к ней прямо прилип. Замуж зовет.
– Вижу, он вам не нравится? – прямо спросил Гуров. – А почему? Хорошо ведь, если дочь замуж выйдет. Глядишь, и приступы агрессии пройдут.
Любимов смерил его красноречивым взглядом и воскликнул:
– Ну скажите, пожалуйста, на кой ляд здоровому мужику жена-инвалид! А ведь у Наташи первая группа, она никогда не родит детей, да и жить с ней, мягко говоря, трудно. Это Людмила взвалила на себя крест, потому что мать, а этому на что такая обуза? Молчите? Да потому, и ежу понятно, что он на деньги ее нацелился. Точнее, на мои. Наташу я обеспечивал все эти годы, и сколько бы Людмила ни тратила на ее лечение, должна была скопиться приличная сумма. К тому же я выделил ей отдельный счет. Там лежат деньги, которые она получит после моей смерти. Суммы этой вполне хватит ей до конца дней, чтобы не жить на нищенскую пенсию по инвалидности. И она об этом знает. И уж поверьте мне, я позабочусь о том, чтобы ни гроша не досталось этому хмырю! – закончил он таким тоном, что у Гурова не осталось и тени сомнений, что Любимов сдержит свое слово.
