То, что его колено угодило кому-то в зубы, Шмарков не сразу понял. Он проснулся оттого, что начал ворочаться, а потом увидел перед собой чье-то лицо. И очень ему захотелось по этому лицу ударить. Потом чьи-то руки стали его хватать, кто-то, плюясь кровью, навалился ему на ноги, и что-то острое корябнуло ушную раковину. Мозг пронзила мысль, что это обычный гвоздь, так частенько делают у блатных. Эффективно и кровищи никакой. Это Шура Шмон еще со времен первой отсидки знал. Вставят длинный гвоздь в ухо, ударят ладонью, и нет человека…
Только никогда не думал Шмарков, что сам он вот так в камере…
Гуров приехал через тридцать минут после того, как следователь позвонил и сообщил о несчастье в следственном изоляторе. Местный оперативник, старший лейтенант Миненков, встретил полковника из МВД и проводил в медсанчасть, где на столе лежало накрытое простыней тело. Молодой оперативник был несколько подавлен. Он сам бросился приподнимать простыню, чтобы Гуров смог осмотреть тело.
– Как это произошло? – угрюмо спросил Лев.
– Не понимаю даже, товарищ полковник. Никаких сведений у меня не было. Приказ, касающийся Шмаркова и Раззуваева, я знаю. Особое внимание и все такое прочее.
– Все такое прочее случилось и лежит вот, – зло бросил Гуров, кивнув на тело. – Как вы проворонили? Почему у вас не работала агентура в камерах? Вам приказ поступил не из МУРа, не по линии вашего управления, а из самого МВД! Вы хоть представляете, сколько вы нанесли ущерба следствию?
– Товарищ полковник, у меня не было сведений. Они хитро сработали… даже мой агент ничего не знал, не слышал и не видел. Они, наверное, догадывались, что там рядом «камерник» может быть, вот втихаря заказ и передали…
– Плохо, Миненков, очень плохо работаете, – проворчал Лев. – Рассказывайте, как все произошло.
– Под утро, – начал бубнить оперативник, – примерно в начале пятого утра, трое из этой камеры тихо встали, навалились на Шмаркова и… гвоздем в ухо. Классический способ.
– Убийцы установлены?
– Да. Я сразу сообщил руководству, и мы начали дознание. Другие подследственные уже дают показания.
– Вы хоть договорились о незамедлительном вскрытии?
– Так точно. Сейчас приедут за телом. Обещали сегодня до двух часов дня результаты.
– Черт бы вас побрал, Миненков, – с горечью проговорил Гуров. – Ладно, быстро мне показания, которые успели получить, и все данные на виновников.
Объяснения, которые давали свидетели, проснувшиеся от шума в камере под утро, разнились в мелочах. Да и эти мелочи были вполне объяснимы. Кто-то спросонок не понял, кто-то не хотел подставляться с показаниями, опасаясь мести убийц. А кто-то из патологической ненависти к полиции мог специально врать. Но это все отфильтруется, думал Лев, истина, она все равно читается между строк. Побеседуем, в глаза посмотрим. Да и картина преступления важна следователю, а ему важно другое – кто заказал Шмаркова, почему, куда тянется от него цепочка.
Выборочно Гуров допросил четверых подследственных. Он выбирал по вполне определенному принципу. Человек не должен бояться последствий для себя, он должен быть в принципе бесстрашным, немного нагловатым. А еще этот человек должен искренне сочувствовать убитому и не испытывать особой антипатии к полиции. Все допрошенные рассказывали примерно одно и то же, рисуя примерно одну и ту же картину. Проснулись от шума, увидели, как трое уголовников навалились на человека, подняли шум, уголовники разбежались по своим «нарам». Когда подошли к Шмону, тот уже не подавал признаков жизни.
У Гурова сразу возник вопрос, а почему эти трое действовали так нагло, понимали же, что факт убийства и свою роль им скрыть вряд ли удастся? Значит, эта троица, что убила Шмаркова, была из числа «быков». Или «атлетов», или «гладиаторов», или «бойцов», как называют на тюремном жаргоне заключенных из окружения блатных, исполняющих их приказы по применению определенных санкций (чаще – насильственных) к другим заключенным. Вплоть до убийства. Есть среди этой категории и такие, кто эту обязанность палача проиграл или получил в наказание за что-то. В данном случае не важно, кто убил, важно, кто и как передал приказ. А ведь приказ был!
Миненков принес дела на троих убийц и положил перед Гуровым. Самый верхний лист в этих папках был наскоро составленной характеристикой местной администрации. Фактически – это документ внутреннего использования, инструкция и напоминание для контролеров охраны. Здесь есть описание прежних судимостей, ракетодромов поведения, склонностей, степени агрессивности, адекватности, взаимоотношение с другими подследственными в камерах и тому подобное.
– Ну, чего стоишь? – Гуров отложил в сторону последнее дело и посмотрел на оперативника, продолжавшего стоять перед ним чуть ли не навытяжку. – Виноватого разыгрываешь? Кто, по-твоему, был старшим в этой троице, кто получил приказ конкретно?
– Вы тоже подумали, что они получили приказ с воли? – как-то даже обрадовался Миненков.
– С воли или из другой камеры. Это не важно. Сейчас давай ответим на вопрос, кто в этой троице был старшим, а кто беспрекословно ему подчинился.
– Я считаю, что Яворский, – с готовностью ответил оперативник. – У него две судимости. Одна за драку по статьям «хулиганство» и «нанесение тяжких телесных повреждений», а вторая за разбой и тоже с «тяжкими». А Рутнев и Судаков, они как-то помельче, имеют по одной судимости, и статьи у них попроще.
– Давай сюда первым Судакова, – приказал Гуров и откинулся на спинку стула, сложив на груди руки.
Лев не ошибся, представляя себе этого двадцативосьмилетнего парня. На фото в деле он видел лишь овальное лицо с широко посаженными глазами и оттопыренными ушами. Полные красные губы портили лицо Судакова, лишая его какой-то мужественности. И выражение глаз на снимке явно не соответствовало его характеру.
Сейчас в комнату для допросов вошел совсем другой человек. Оттопыренные уши, правда, были на месте, и широко посаженные глаза тоже. Но вот смотрели эти глаза уже по-другому. Сейчас в них было очень мало добра. Не то чтобы они источали злобу, просто были пустыми, какими-то отрешенными. Была в них готовность к плохому. И губы не выглядели такими уж пухлыми и красными. Сейчас они вытянулись почти в ниточку и посветлели. От напряжения, надо полагать.
– Садись, Судаков, – разглядывая парня, велел Гуров.
Судаков послушно сел и стал смотреть в стол перед человеком, к которому его привели. Ни интереса, ни готовности отвечать или запираться. Трудно придется с ним. С обоими придется трудно. А еще труднее будет с Яворским. Тот матерый. Это Судакова с Рутневым можно как угодно называть, мелочь они. А Яворский – блатной. Только как он докатился до такого задания? В карты проиграл, авторитетному «сидельцу» на ногу наступил в умывальне? Шутки шутками, но задание он получил скверное. И этих привлек, но они могут о личности приказавшего ничего не знать. Могут, но проверить все равно придется.
– Зачем вы убили Шмаркова? – спросил Гуров таким тоном, словно они уже не один час беседовали тут вдвоем и оба прекрасно знали, о чем идет речь.
