– Тебя это удивляет?
– Нет. Я бы тоже, наверное, не мог. Но мне хотелось бы объяснить.
Самсонов пожал плечами:
– У меня есть пара минут.
Мечев усмехнулся:
– Торопишься на свидание?
Следователь почувствовал, как кровь приливает к лицу. Внимательно следивший за ним Мечев улыбнулся:
– Извини, старлей. Больная мозоль, я понимаю. Но ты не виноват. Так было задумано, так что… – Он сделал попытку пожать плечами.
– Ты собирался исповедоваться, – проговорил Самсонов сквозь зубы. Он понимал, что лучше всего было бы уйти, но в то же время хотел услышать признание Мечева – чтобы поставить окончательную точку.
– Знаешь, когда ты видишь смерть так близко, как я, и остаешься жив, – начал Мечев, – а потом вдруг узнаешь, что тебе отпущено меньше, чем другим, трудно удержаться от попытки обрести бессмертие. Хоть какое-нибудь. Не думай, что своим дурацким героизмом ты нарушил мои планы. – Он снова едва заметно улыбнулся. – Раньше или позже, но я буду рядом с Кали.
– Лучше позже, – сказал Самсонов.
– Хочешь, чтобы я помучился, – понимающе проговорил Мечев. – Наслаждаться ты будешь недолго.
– Ничего, я это переживу.
– Конечно. Многие меня переживут. В том-то и дело. Мое время на земле ограничено, но я успел позаботиться о будущем. – Мечев прикрыл глаза. – Кали ждет меня.
– У меня только один вопрос, – проговорил Самсонов. – Просто из любопытства.
Архитектор сделал попытку усмехнуться, но вышла гримаса.
– Почему так случилось? Как я дошел до всего этого?
– Да.
– Ты не смог ничего найти? – Глаза Мечева самодовольно сверкнули. – Неудивительно. Лукин хорошо поработал, заметая мои следы.
– Ты решил, что если задабривать Кали, то мосты, которые ты проектируешь, будут стоять дольше?
– Когда я увидел во тьме реки глаза Кали, а затем оказался на поверхности, то понял, что она призвала меня. Вернее, в тот момент я лишь почувствовал это – я был слишком мал, чтобы осознавать произошедшее в полном объеме. Но позже, в результате долгих размышлений, я пришел к выводу, что должен вести жизнь не обычного человека. На меня возложена особая миссия.
– Какая? – не выдержал Самсонов.
Козерог посмотрел на него почти удивленно:
– Разве не ясно? Спасителя. Все то время, что я служил Кали, я ощущал ее священное присутствие. Хаос и порядок, созидание и разрушение – прекрасные, надежные мосты и кровавая жертва. Одно должно уравновешивать другое, иначе гармония будет нарушена, и даже самая крепкая конструкция не простоит долго. Что стоит одна жизнь по сравнению с сотней, которые оборвутся, если подпоры рухнут и мост полетит в воду? Одна жизнь – за сотни. Разве не приемлемая цена?
– Тебе виднее, ты же «спаситель», – ответил тихо Самсонов.
– Знаю, ты меня не поймешь. На самом деле это не важно. Я сделал то, что был должен, и моя душа спокойна. Теперь я просто жду своего часа.
Мечев замолчал. Самсонов постоял секунд десять, глядя на него, затем развернулся и прошел мимо охранника.
– Все? – спросил ожидавший его в коридоре начальник охраны.
– Да. Достаточно.
– Быстро вы.
– Просто хотел попрощаться.
* * *
Самсонов бывал в этом кабинете и раньше. Свет проникал через белые жалюзи, которые слегка колыхал ветер, – окно было приоткрыто.
Фридрих Николаевич Тимченко сидел напротив Самсонова, положив ногу на ногу, и разминал сигарету. В течение последних сорока минут он пытался убедить следователя в том, что тот не виноват в смерти Карины.
– Ты хотя бы избавился от кошмаров, которые тебя одолевали все эти годы? – спросил психолог, явно считая, что консультация прошла бесплодно.
– Нет. Но сейчас я вижу их редко.
Тимченко поразмыслил:
– Это прогресс, по-моему.
– Возможно.
Фридрих Николаевич вздохнул, сунул в рот сигарету и начал рыться в карманах в поисках зажигалки.
– На столе, – подсказал Самсонов.
– Спасибо. – Психолог встал и взял зажигалку. Щелкнул, затянулся, на секунду прикрыл глаза. – Ты хочешь избавиться от кошмаров? Только честно.
Самсонов открыл рот, чтобы ответить, но задумался.
– Не знаю. Хотел. А теперь… Мне кажется, это моя судьба.
– В смысле? – Тимченко вернулся в кресло.
– Иногда мне кажется, что они меня… стимулируют.
– Тебе это помогает?
Самсонов пожал плечами:
– У меня такая работа.
Тимченко помолчал.
– Ты понимаешь, что нельзя помочь человеку, если он этого не хочет? – спросил он через некоторое время.
– Конечно. – Самсонов встал. – Спасибо, Фридрих Николаевич. Может, я еще зайду.
– Когда-нибудь?
– Когда-нибудь.
– Ладно. – Психолог поднялся. – Удачи. – Он сделал сигаретой круг. – Звони, если что.
Когда Самсонов вышел, Тимченко подошел к окну и выпустил струйку голубоватого дыма. Через полминуты на улице показался Самсонов. Он шел, сунув руки в карманы, не глядя по сторонам. Сжигаемый чувством вины, одолеваемый кошмарами – но уверенный, что делает то, что должен.
Психолог пожал плечами, затушил сигарету и подошел к двери. Приоткрыв ее, выглянул в коридор:
– Следующий, пожалуйста!
* * *
После ареста Мечева Самсонов не избавился от своих кошмаров. Они по-прежнему настигали его, возвращая в прошлое. Но он смог расстаться с призраком Марины. Она была отмщена, и это сделал он.
Самсонов испытывал облегчение. И боль. Потому что теперь его терзало чувство вины за гибель Карины. Она пострадала из-за него: не потому что любила, а потому что он любил ее: иначе Козерог не наметил бы ее в жертву, – не важно, что говорят другие, пытаясь успокоить его. Возможно, маньяк устранил бы Карину, как Пьера, но не было бы того кошмара, который ей пришлось пережить.
С другой стороны, тогда Козерог выбрал бы на роль жертвы кого-нибудь другого. Например, Нику. И Самсонов бичевал бы себя из-за смерти дочки Башметова. В любом случае Козерог победил, и следователь это знал.
Но один долг он вернул, самый старый и болезненный.
Самсонов взял рисунок Кали, вернее, его копию, которую хранил все эти годы у себя дома в ящике письменного стола, и отправился на кухню. Там он положил его в раковину и достал из ящика спички. Через пару секунд листок вспыхнул с одного края, огонь пополз по нему, и чернота начала подкрадываться к изображению многорукой богини.
