Анна подала мне круглое зеркало, я пришла в восторг.
– Вы гений! Кожа побелела. И какие ресницы! Густые, черные, загибаются кверху. Брови соболиные.
– Довольны? – заулыбалась Казакова.
– До невероятности, – от всей души призналась я, – теперь глаза красить не надо, они и так яркие.
– Ну и хорошо, – обрадовалась Аня, – вот моя визитка, звоните, когда захотите, расскажу о разных масочках. Только постарайтесь предупредить меня заранее о визите. Народа много, вдруг у меня времени не окажется. Мои личные, любимые клиенты сюда прикатывают после закрытия, входят через дверь для персонала, там камер нет. Днем я со своими работаю очень редко, сегодня просто окно возникло, и Майи нет.
Я, решившая побеседовать под благовидным предлогом с владелицей клиники, расстроилась.
– Федина отсутствует? А когда она появится? Хочу с ней о блефаропластике поговорить. На какой день к ней записаться можно?
Аня прищурилась.
– Вам Каролина скажет, что у Фединой пока прием закрыт. Она на конференции в Париже. Но я своим любимым клиентам никогда не вру. Майя коронки на передних зубах сломала, решила с чаем шоколадный батончик съесть, кусанула конфету, а в ней, прикиньте, здоровенный гвоздь!
– Ужас! – ахнула я.
– И не говорите, – махнула рукой Анна, – два штифта у Фединой выпали, коронки в пыль. Жуть прямо. Дело было в первой половине дня до обеда. Хозяйка сорвалась к стоматологу. Это случилось в последнюю смену Кривоносовой, в тот же день Лаура вечером домой ушла, и мы ее больше не видели, в ночь она отравилась. Майе Григорьевне импланты поставили, она лишь через двое суток в клинике появилась, болели, видно, десны после операции, сейчас пьет антибиотики и у дантиста прямо поселились, что-то не очень хорошо с имплантами получилось. Вот так поела батончик! Бедняга, столько мучений теперь с зубами! Ну, мы с вами закончили.
Я расплатилась с Казаковой, вышла в коридор и столкнулась с Григорием Петровичем, тот неожиданно узнал бывшую клиентку:
– Душенька! Моя водичка из гроба кота Епаифана уникальное омолаживающее средство. Вы удивительно похорошели. Глаза – фонари. Как вас зовут, ангел?
– Лампа, – представилась я в очередной раз.
Профессор всплеснул руками.
– Ну конечно! Лампа! У меня записано!
Дед вытащил из кармана халата блокнот и поднес его к носу.
– Лампа! На сегодняшнее число записана! И что надо с ней сделать? Купить? Но какую? Торшер, бра, люстру? Что за лампа потребовалась и кому? Мне? Уж сколько твердил себе: записывай детально. Ан нет!
– Григорий Петрович, – закричал женский голос.
Старичок вздрогнул и уронил блокнот.
– Евлампия, – прогремело за спиной, я обернулась и увидела Каролину, которая спросила: – Хотите оплатить визит к доктору?
– Собираюсь домой, – улыбнулась я, – иду на кассу.
– Не надо ей кошелек опустошать, – возразил Григорий Петрович, – я ничего не делал, мы просто поболтали.
– И капелек Епифана ей не предлагали? – уточнила Каролина. – Всех угощаете, а Евлампию обделили?
– Дорогая, как вас зовут? Имя оригинальное, но постоянно из памяти выпадает. Пошли скорей за микстурой, – оживился старичок, хватая меня за плечо.
– Лампа, – произнесла я, вырываясь из неожиданно крепких пальцев маразматика, – спасибо, вы уже меня попотчевали жидкостью с кошачьей могилы, вон какие ресницы заколосились, и брови в придачу.
– И правда! – изумилась Каролина. – Неужели епифанская дрянь работает? Ой, я хотела сказать…
– Она уже заплатила, – громко заявила Анна, подходя к нам, – я сама клиентку на кассу отводила.
– Это моя обязанность, – вспыхнула Каролина.
– Значит, надо сидеть на месте, а не в буфет бегать, – отрезала Казакова. – Пойдемте, Евлампия, к выходу.
Когда мы очутились в холле, я спросила у Анны:
– Лаура с кем-то дружила в клинике? Может, нам собраться, сходить всем в кафе, помянуть Кривоносову?
Казакова взялась за ручку двери.
– Ступайте спокойно по своим делам. Лаура неконтактная была, ни с кем из сотрудников общаться не хотела. Сядем вместе в комнате отдыха чай пить, она никогда не присоединится, более того, пойдет и Майе Григорьевне настучит, что персонал развлекается. Кривоносова хозяйке о всех чужих прегрешениях доносила, коллегам замечания делать не стеснялась. Мне один раз заявила:
– Ты неправильно повязку наложила, у пациентки появится синяк.
Я психанула:
– Нашлась самая умная, я не первый день работаю. Иди доложи Фединой, она тебе конфетку даст.
Лаура губы выпятила.
– Не сомневайся, Майя Григорьевна уже в курсе.
Но, видно, мои слова ее задели, потому что через пару часов она подошла и речугу толкнула.
– Знаю, Анна, ты меня терпеть не можешь, считаешь кляузницей. Да, я ставлю Федину в известность о нарушениях, совершаемых персоналом. Во‑первых, это входит в мои обязанности, во‑вторых, я радею за клинику. Вот ты утром перетянула Никитиной лоб. А вдруг вшитые нити сместятся? Зря ты меня доносчицей считаешь.
Я обозлилась.
– А кто же ты после этого?
Она ответила:
– Борец за правду. Ненавижу неаккуратных, беспечных, непрофессиональных людишек. Поэтому меня и сторонятся. Всегда такой была, еще со школы одноклассникам объясняла: «Нельзя списывать». И в училище сразу педагогу докладывала, если студентка контрольную у кого-то перекатывала. Что будет нерадивая девушка делать, когда на работу выйдет и один на один с больным останется?
Анна нажала на ручку двери.
– По большому счету она права была, я сама новых медсестер ругаю. Но зачем сразу хозяйке клиники докладывать? Пропесочь человека сама, если не поможет, скажи доктору, не несись к Майе. Кривоносова принципиальностью прикрывалась, а на самом деле хотела перед хозяйкой выслужиться. Никто ее здесь не любил, дружить с ней не желал и о смерти Кривоносовой в клинике не плачут. А вы, прежде чем поминки по Лауре за свой счет устраивать, поинтересуйтесь в домоуправлении. Может, она на вас жаловалась? Мусор вы на лестничной клетке оставляете, или собака чья ей на коврик написала. Кляузница она была. О покойных плохо не говорят, но хорошего я о Кривоносовой вспомнить не могу.
Глава 18
Офис общества любителей собирать модели автомобилей располагался в спальном районе Москвы в обычной трехкомнатной квартире, на первом этаже жилого дома.
– Вас на самом деле зовут Евлампия? – осведомился пожилой мужчина, впуская меня внутрь.
– Давайте остановимся на уменьшительном варианте Лампа, – предложила я. – А вы Валентин Павлович?
