Глава I
Осень 1585 г. П-ов Ямал
Новый острог
Природа замерла в предвкушении живого рассвета. Затаились стрекозы, перестали горланить жабы, остановили свой стрекот кузнечики. Только из леса, от которого тягуче расползался острый смолистый аромат, то и дело доносилось вялое чириканье какой-то сонной пичуги. Второе, колдовское, солнце уже давно жарко светило юной чародейке в спину, но Митаюки-нэ словно не замечала его ослепительных лучей. Она неотрывно смотрела на водную гладь под стеной острога – холодную, недвижимую, почти черную, и потому кажущуюся бездонной.
Наконец далекий горизонт зарозовел, потом налился желтизной, яркостью – и из-за него поднялось настоящее, живое солнце, что каждый день покидало небеса, дабы с рассветом возродиться снова. Найдя просвет между темными кронами деревьев, с юга на север стремительно расстелилась сверкающая дорожка – и в тот же миг залив ожил, покрылся рябью, заиграл, заплескался, заголубел и наполнился движением.
– Проснулся… – прошептала Митаюки, зябко кутаясь в меховой плащ.
Девушке нравилось встречать рассвет здесь, на южной башне северного острога, вознесшейся над морскими просторами. Очень нравилось. Но удавалось это далеко не всегда. Ведь летом ночи слишком коротки, чтобы владычица здешних земель успевала выспаться, а зимой… В своих новых владениях ведьма еще не успела встретить ни одной зимы.
Митаюки-нэ невольно передернула плечами, осознав всю невероятность этой мысли. Подумать только: она еще не провела здесь и года! Всего год назад она уломала мужа отправиться в рискованный поход через неведомые земли – лишь бы вырвать его из-под влияния воеводы. А три года назад она была бесправной рабыней, наложницей белолицых дикарей. А четыре года тому – обычной ученицей Дома Девичества, пусть и умелой, подающей надежды. И если бы не набег казаков, если бы не плен, позор, мучения, если бы не испытание унижением и смертью – не стояла бы сейчас она правительницей бескрайних земель и тысяч воинов, не красовалась синим сарафаном тончайшего сукна с переливчатыми пуговицами, не куталась в драгоценную меховую накидку, не жила в огромной крепости из толстых смолистых бревен – в три сотни шагов в длину, две сотни в ширину и четыре человеческих роста высотой. Сидела бы она сейчас в облезлом чуме, в одной лишь набедренной повязке, да радовалась богатству из костяного браслета да ожерелья в два десятка матовых шариков.
Вот и пойми после этого, награждает нас испытаниями судьба наша али наказывает? Беду приносят муки – или великое счастие?
– Лишь одно мерило есть в этом мире, – прошептала юная чародейка наставление древней, как береговой валун, и всем ненавистной злобной ведьмы Нинэ-пухуця. – Лишь прикосновение смерти способно дать понимание того, что важно, а что нет; ради чего стоит бороться, а о чем проще забыть и не беспокоиться. Я приняла смерть, муку, унижение как радость – и смерть воздала мне по вере моей и преданности.
Митаюки-нэ повела плечами. Но уже не зябко, а просто разминаясь, принимая тепло двух солнц, пропитываясь бодростью нового дня и предаваясь мыслям о будущем. О будущем, которое, как она надеялась, наконец-то сделалось ясным и определенным…
Низкий и протяжный гул деревянного била заставил девушку вздрогнуть, стряхнуть мечтания и вернуться в реальный мир. В остроге наконец-то распахнулись двери надвратной часовни, и отец Амвросий принялся созывать многочисленную паству к заутрене. Девушка заторопилась: чародейке следовало явиться туда одной из первых. Новообращенные христиане должны видеть, что Митаюки была, есть и будет самой искренней, преданной и верной служительницей нового, распятого бога, принесенного в земли сир-тя белокожими чужаками из непостижимо дальних краев.
Увы, прошли те блаженные времена, когда юная ведьма была единственной, кто понимал русский язык и мог переводить местным воинам как проповеди священника, так и приказы казаков. За минувшие месяцы тесного общения уже очень многие сир-тя стали понимать слова иноземцев без толмача. Посему теперь ее авторитет держался куда больше на безупречном поведении, на личном примере жены главного белокожего вождя – всегда первой на всех обрядах в честь распятого бога, на всех работах, на всех пирах и во всех походах.
Чародейка покосилась в сторону караульного, замершего в нескольких шагах на углу острога.
Воин сир-тя имел обычные для своего племени одежды: кожаные штаны, пришнурованные к мягким полусапожкам, да куртку из толстой кожи товлынга, усиленную на плечах костяными накладками. Копье в руке, дубинка на поясе, свежая татуировка в виде креста сзади на шее. Страж внимательно вглядывался вниз и вперед, вдоль озерного берега, готовый поднять тревогу при любом подозрении на опасность. Ему явно было не до жены русского атамана Матвея. Караульный не оглядывался на раннюю гостью – он старательно бдил.
Митаюки-нэ тихо вытянула из ножен короткий обсидиановый клинок, срезала с головы прядь волос, пальцами левой руки умело скрутила двойной молельный узел, поднесла к губам и сдула невесомую прядь в сторону солнца:
– Прими мою жертву, могучий Нум-Торум; прими плоть мою, часть тела моего, души моей, моей жизни. Прими дар мой искренний, ответь милостью. Сохрани мне силу мою колдовскую, сохрани мужа от дурного глаза, проведи семью дочерей Сиив-Нга-Ниса мимо земли моей. Избавь меня от гнева своего, всесильный Нум-Торум… А с остальным я и сама как-нибудь справлюсь!
Девушка широко улыбнулась и быстрым летящим шагом сбежала вниз по лестнице.
В сумраке широкого храма с тремя узкими рублеными окнами-бойницами было тесно, душно, пахло дымом и ладаном. Накрыв голову простым зеленым платком, Митаюки-нэ уверенно протиснулась вперед, скромно склонила голову перед священником. Отец Амвросий кивнул ей, протянул преданной послушнице нательный крест. Ведьма поцеловала его, трижды торопливо перекрестилась:
– Во имя Господа нашего Иисуса Христа, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…
– Вознесем же молитву благодарственную Господу нашему! – словно продолжая ее фразу, низким и гулким, хорошо поставленным голосом произнес священник. – Возблагодарим его за дни мирные, что дарует он нам своей милостью! Возблагодарим за хлеб насущный, небо ясное, за победы ратные, за избавление от колдовства черного, от чудищ поганых! За спасение душ наших бессмертных возблагодарим!
Речь священника была страстной, но недолгой. Отец Амвросий напомнил новообращенным христианам о всепрощении и жертвенности, о принятии Иисусом грехов смертных на себя и необходимости быть достойным этого божественного самоотречения, после чего благословил паству и отпустил ее к насущным земным делам.
Ведьма, стоявшая ближе всех к алтарю, вышла, понятно, из церкви последней. Спустилась вниз и, подавая пример неуклюжим воинам, развернулась, трижды перекрестилась на висящую над входной дверью икону, каждый раз отвешивая низкий поклон. Сир-тя тут же скопировали ее поведение, после чего один из незнакомых мужчин, судя по возрасту и краешкам спрятанных под кухлянкой татуировок – бывший шаман, уважительно спросил:
