Затем был пир, загоревшиеся глаза молодых воинов, услышавших о победоносных битвах своих новых побратимов, новые мечты и надежды и новенький крест, срубленный из двух молодых кипарисов и крепко привязанный к священной березе прямо поверх амулета. Юная чародейка позаботилась о том, чтобы распятию кланялись даже те, кто не принял нового бога всем сердцем и продолжит молиться старым духам.
Бог белокожих милостив. Он увидит, что подношения складывают к его ногам, и простит заблудшие души. Тем более что золотой мужской идол после пожара таинственно исчез, и кроме как дереву кланяться все равно больше некому.
В третьем селении Варанхая обращение язычников случилось наиболее удачно. Их шаман вышел к Митаюки и пообещал уверовать в молодого бога, однако предупредил, что, если тот не оправдает надежды и не вернет прежнюю, благополучную жизнь, сир-тя от него отрекутся.
Чародейка от имени Иисуса Христа условие приняла, после чего последовал общий пир, а затем – водружение креста на еще теплом пепелище святилища. Местный шаман, недолго пошептавшись с Нахнат-хайдом, даже самолично возглавил крестный ход вокруг новохристианского поселка и уже в полной темноте, слабо развеиваемой факелами, провел торжественный молебен.
* * *
В селении выше по течению Енко Малныче только осторожно снял амулеты – ничего больше для успеха нападения сделать не смог. Однако присоветовал:
– Перед ужином подгадать надобно, когда вожди и шаманы в святилище сберутся, дабы мужскому богу жертвы принести и хвалу ему вознести, богу могучему Нум-Торуму, праотцу всего живого и мертвого, отцу богов и духов. Я, как смогу, глаза местным сир-тя отведу. До первого залпа, мыслю, тревоги не поднимут.
– Точно ли так, колдун? – недоверчиво переспросил воевода. – А ну вместо хитростей чародейских дозорных ратники местные выставят? Помню, в первых деревнях еще на подступах дальних завсегда караулы стояли. Немало хлопот нам доставили.
– Коли город большой, то караулы ставят, как без этого? – пожал плечами Енко. – Там и воинов в достатке, и вожди строже, и шаманы службы требуют, и Великий Седэй приглядывает. А в малой деревне откуда лишним мужчинам взяться? И без того каждая пара рук на счету. Особливо ныне, когда война всех менквов пожрала, и сир-тя самим все делать приходится.
– Да, в деревнях работа завсегда и большому и малому найдется, – согласился Иван Егоров. – Ладно, следопыт. Указывай, куда путь держать.
Струги взмахнули длинными широкими лопастями весел, двинулись против течения по просторной реке, стараясь держаться в стороне от стремнины.
И опять по тихой вечерней воде струги прокрались почти к самому селению, вокруг главной площади которого жители оживленно разжигали костры. Опять Енко Малныче сидел у мачты, опустив голову и что-то бормоча себе под нос, – и сир-тя беззаботно готовились к ужину, даже не глядя в сторону полноводного Варанхая.
Атаман, во весь рост выпрямившись на центральной банке передней лодки, вытянул руку, указывая на святилище, оскалившееся громадной пастью дракона, и кулеврины повернулись на сошках, целясь в огромный чум.
– Да! – резко распрямился колдун, открывая глаза. Почти одновременно рубанул воздух Иван Егоров, и фитили опустились к запальным отверстиям.
Залп заставил содрогнуться реку и окружающий лес, спугнув из его крон целую тучу птиц, а волна картечи не просто порвала, а буквально снесла языческое капище, разметав и шкуры, и опорные жерди, и пологи, и все содержимое. И превратив в кровавое месиво собравшихся внутри людей.
– Вперед! Бей язычников! – закричали казаки, снова налегая на весла.
Десяток гребков – и носы огромных лодок зашуршали о берег под самой священной березой. Молодые казаки ринулись вперед, принимая на сабли выпады копий, удары топоров и палиц немногочисленных защитников деревни, рубя их и коля. Иван Егоров и Кондрат Чугреев задержались в стругах, держа наготове пищали. Опыт предыдущих боев подсказывал, что даже один шаман с золотым диском на груди способен совершенно парализовать даже полсотни честных христиан, и потому подобных ворогов следовало стрелять издалека, пока они не успели сломить волю казаков и подставить их буйные головы под ножи язычников.
Колдун у мачты тоже вскинул пальцы к виску, напрягся, прощупывая внутренним взором ближние кустарники, готовый противопоставить свою волю местным ведьмам и шаманам. Но достойного противника не заметил.
Да и откуда? Сильные, умелые, родовитые чародеи жили в городах, сидели в Совете колдунов, правили богатыми землями. И если бы даже великий могучий шаман вдруг родился в деревне, среди безродных провинциалов – сия деревня быстро стала бы городом, еще одним центром силы древнего Ямала.
Енко Малныче встряхнулся, выпрямился и потянулся, легко прошел по лавкам струга, спрыгнул на сушу, зашагал по окровавленной земле, старательно огибая темные парные лужи и переступая тела, недовольно морщась из-за истошных воплей женщин, убегающих от азартных победителей, пьяных от крови и вседозволенности. Вскоре колдун нашел искомую жертву и снова вскинул пальцы к виску, сосредотачиваясь.
Через несколько мгновений охапка валежника зашевелилась, из-под нее выбрался затаившийся паренек и, не в силах противостоять сжавшей разум чужой воле, подошел к чародею.
– Посмотри на меня, – потребовал от жертвы колдун. – Запомни мое лицо и мое имя. Беги отсюда, беги в Великий Седэй и передай, что все это сотворил я, Енко Малныче. Это моя месть за изгнание. Ваша деревня не первая из уничтоженных. И я не остановлюсь, пока не сожгу все селения и города Ямала. Теперь пошел вон! Уметайся, пока жив!
Енко ослабил свою волю, позволяя перепуганному подростку броситься прочь, сам же сел на камень возле невозмутимо разгорающегося костра, поковырялся в корзине с мясом, приготовленным здешними хозяйками для ужина, выбрал кусочек с толстыми прожилками желтоватого жира, наколол на копье и протянул к пламени, в самый жар.
У него не было желания насиловать здешних девиц или грабить разрушенное святилище. Знатный колдун был выше подобных развлечений. Но вот от вкусной еды бездомный бродяга никогда не отказывался.
День, может, два белокожие дикари будут развлекаться здесь, потом двинутся дальше, и очень скоро Великий Седэй получит от Енко Малныче еще одну кровавую весточку.
* * *
Еще два селения отряд Митаюки-нэ взял под свою руку без каких-либо происшествий.
Нет, тамошние сир-тя не проявляли к миссионерам особого дружелюбия… Но сражаться, умирать, проливать кровь и подвергать свои деревни разорению желания явно не имели. И потому смиренно позволили сжечь родовое святилище, вкопать на краю площади крест и даже несколько раз на него перекрестились.
Ведьма понимала, что сир-тя обманывают христиан; что никакой новой веры они не приняли и, едва миссионеры скроются в зарослях – вознесут благодарственные молитвы Нум-Торуму и Картащ-экве, принесут пару ящериц в жертву верхним и нижним духам и пустят по реке венок с покаянными словами. Цветы же и кровь, каковыми украсят крест и омоют его перекладину, будут приноситься лишь для вида, дабы не раздражать сильного воинственного соседа и его бога.
