— Вскоре я забросил ходить к Джулиусу. Как раз в это время подоспели траст-фонды моего отца, и у меня появились деньги, это позволило мне покончить с химией и всерьез заняться философией — у меня всегда был интерес к этой области, но главное, я верил, что где-нибудь в коллективной мудрости должно быть хоть какое-то средство от моей проблемы. В философии я был как рыба в воде и вскоре понял, что это и есть мое настоящее призвание. Я подал документы и был принят на философский факультет Колумбийского университета. Вот тогда-то Пэм и имела несчастье перейти ему дорогу. — Филип, все еще с закрытыми глазами, помедлил и глубоко вздохнул. Все взгляды были прикованы к нему, за исключением Пэм, которая упорно смотрела в пол. — Со временем я решил сосредоточиться на великой троице: Платоне, Канте и Шопенгауэре. Но, как выяснилось позже, из этих троих только Шопенгауэр был способен мне помочь. Я не только нашел в нем действенное лекарство, но и почувствовал странную близость к этому человеку. Как разумный человек я, естественно, не принимаю идеи о переселении душ в ее вульгарном смысле, но если предположить, что у меня была прошлая жизнь, то я должен был быть Артуром Шопенгауэром. Одно сознание, что этот человек когда-то существовал, уже успокоило мою боль. Несколько лет я читал и перечитывал его работы, и мои проблемы ушли сами собой. К тому времени, когда я защитил докторскую, отцовское наследство подошло к концу, и мне пришлось самому, зарабатывать на жизнь. Я поколесил по стране с лекциями, несколько лет назад вернулся в Сан-Франциско и устроился преподавать в Коустел-колледж. Через некоторое время я разочаровался в преподавании — я понял, что студентов, которые были бы достойны меня и моего предмета, просто нет, и вот тогда-то, примерно три года назад, мне и пришла в голову мысль, что, раз философия вылечила меня, я мог бы лечить и других. Я закончил курсы и открыл небольшую практику, чем и занимаюсь по сей день.
— Джулиусу не удалось тебе помочь, — сказала Пэм, — и все же ты опять к нему обратился. Почему?
— Он сам обратился ко мне.
— Ну конечно. Джулиус вот так взял и ни с того ни с сего обратился к тебе, - проворчала Пэм.
— Нет-нет, Пэм, — вмешалась Бонни, — это действительно так. Джулиус сам рассказывал, когда тебя не было. Не могу тебе все объяснить, я не слишком-то поняла…
— Все верно, — вмешался Джулиус. — Давайте, я попробую помочь. Узнав про диагноз, я несколько дней ходил сам не свой — не знал, как мне с этим справиться. Однажды ночью мне стало совсем плохо, и я задумался о смысле своей жизни. Я подумал, что скоро исчезну в небытии и останусь там навсегда, а если так, какой смысл было что-то делать, к чему-то стремиться?… Сейчас уже не припомню всю цепочку этих тягостных мыслей, помню только, у меня было такое чувство, что, если сейчас, сию минуту, я не ухвачусь за любую соломинку, я захлебнусь от отчаянья. Вспоминая свою жизнь, я в какой-то момент понял, что на самом деле в ней был смысл, но он всегда был где-то вне меня — в том, чтобы помогать другим, учить их стать лучше, понимать себя. Я вдруг отчетливо понял, что моя работа и была главным делом моей жизни, и тогда я принялся думать о тех, кому смог помочь, — мои клиенты, старые и новые, проходили передо мной… Я не сомневался, что помог многим, но был ли длительный эффект от моего лечения — вот что не давало мне покоя. Я уже говорил вам до того, как вернулась Пэм, что мне так срочно захотелось найти ответ на этот вопрос, что я решил связаться с кем-нибудь из старых клиентов и узнать, как я повлиял на их судьбу, — безумие, конечно, я понимаю, но все же… Тогда, перебирая карты давнишних пациентов, я задумался о тех, кому помочь не смог. Что случилось с ними, думал я. Мог ли я сделать для них больше, чем сделал? И вдруг мысль, спасительная мысль, мелькнула у меня, что, может, кто-то из моих неудачников просто медленно «переваривал» и потом, позже, все-таки ощутил пользу от моей работы? Вот тогда-то мне на глаза и попалась карта Филипа. Помню, я сказал себе: ты просил неудачу? вот тебе неудача. Вот человек, которому ты ничуточки, ни капельки не помог — ты даже не сдвинулся с места. И мне неодолимо захотелось связаться с Филипом — спросить, что с ним произошло, узнать, помог ли я ему.
— Так вот почему ты ему позвонил, — сказала Пэм. — Но как он попал в нашу группу?
— Не хочешь продолжить, Филип? — спросил Джулиус.
— Я думаю, будет еще полезнее, если ты сам это сделаешь, — с едва заметной улыбкой ответил Филип.
Джулиус вкратце перечислил все, что случилось дальше: неутешительный ответ Филипа, известие о том, что Шопенгауэр оказался лучше его, приглашение на лекцию, просьба Филипа о супервизии…
— Филип, я не совсем понял, — неожиданно вмешался Тони. — Если Джулиус не смог тебе помочь, какой резон было просить его о супервизии?
— Джулиус задавал мне этот вопрос много раз, — ответил Филип. — Ответ прост: хотя Джулиус и не смог мне помочь, это не мешает мне считать его превосходным психотерапевтом. К тому же, возможно, дело было во мне: возможно, я был слишком упрямым пациентом, или моя болезнь просто не поддавалась его методам лечения.
— ОК, понял. — ответил Тони, — прости, Джулиус, я тебя перебил.
— Я уже почти закончил. Я согласился стать супервизором Филипа с одним условием — что он полгода будет ходить ко мне в группу.
— Но ты так и не сказал, почему ты поставил такое условие, — сказала Ребекка.
— Дело в том, что я достаточно понаблюдал за тем, как Филип себя ведет со мной и со своими студентами, и сказал ему, что его небрежная, снисходительная манера обращения с людьми может помешать ему стать хорошим терапевтом. Я правильно передал, Филип?
— Ну, если точнее, ты сказал: «Какой к черту из тебя терапевт, если ты ни хрена не смыслишь в том, что происходит между тобой и другими людьми».
— Браво! — воскликнула Пэм.
— Да, похоже на Джулиуса, это точно, — откликнулась Бонни.
— На Джулиуса, которому наступили на больную мозоль, — добавил Стюарт. — Ты наступал ему на мозоль?
— Не нарочно, — ответил Филип.
— Я не все поняла, Джулиус, — вмешалась Ребекка. — Мне более или менее ясно, почему ты позвонил Филипу и посоветовал ему терапию, но вот зачем ты пригласил его в свою группу и согласился стать его супервизором? У тебя и так дел достаточно, зачем тебе лишние проблемы?
— Да, вы сегодня не на шутку за меня взялись. Сложный вопрос. Даже не знаю, что ответить… скорее всего хотелось как-то замолить грехи, исправить старые ошибки…
— Насколько я понимаю, здесь многое было сказано лично для меня, и я это ценю, — сказал Пэм. — У меня только один вопрос. Ты сказал, что Филип дважды предлагал тебе помощь — или пытался это сделать, — но про это я так и не услышала.
— Да, до этого мы с ним не дотянули, — ответил Джулиус. — В общем, дело было так. Я пришел на лекцию Филипа, и там до меня начало постепенно доходить, что он устроил это нарочно для меня — чтобы помочь мне. Помню, он долго обсуждал отрывок из одного романа, в котором умирающий человек находит утешение, читая Шопенгауэра.
