— Филип, может, ближе к теме? — перебил его Тони. — Как этот умник тебе помог?
— Подожди, я как раз к этому веду. Я говорил всего три минуты. Это тебе не вечерние новости, я не могу объяснить тебе концепцию одного из величайших мыслителей в пятисекундном ролике.
— Молодец, Филип. Так ему и надо, — откликнулась Ребекка.
Тони улыбнулся и замолчал.
— Так вот, Кант сделал следующий вывод: вместо того чтобы ощущать мир таким, каков он есть на самом деле, мы ощущаем свою собственную, персонализированную и обработанную версию того, что существует вовне. Такие категории, как пространство, время, количество, причинность, находятся внутри,а не вне нас — мы сами накладываем их на реальность. Но что же тогда есть чистая, необработанная реальность? Что же в действительности находится там, что это — эта реальная сущность до того, как мы подвергаем ее обработке? Это,по мнению Канта, навсегда останется для нас загадкой.
— Шопенгауэр — как он помог тебе? Мы хотя бы приближаемся к этому? — напомнил Тони.
— Прибудем через полторы минуты. В своих последующих работах Кант и другие философы сосредоточились на том, чтобы изучить способы, с помощью которых мы воспринимаем реальность. Но Шопенгауэр — внимание, мы уже у цели, — пошел другим путем. Он рассудил, что Кант проглядел главный и самый непосредственный вид информации о нас самих: наше собственное тело и наши чувства. Мы можем познать самих себя изнутри,утверждал он. Мы обладаем прямым, непосредственным знанием, не зависящим от наших ощущений. Таким образом, он стал первым из философов, кто взглянул на наши желания и чувства изнутри, и большая часть его работ посвящена именно внутренним потребностям человека: любви, сексу, смерти, мечтам, страданиям, религии, самоубийству, отношениям с другими людьми, тщеславию, самолюбию. Более других он обращал внимание на темные стороны человека — на те желания, которые сидят глубоко внутри нас и с которыми мы не можем смириться, а поэтому считаем нужным вытеснить из сознания.
— Звучит по-фрейдовски, — заметила Бонни.
— Как раз наоборот. Правильнее сказать, что Фрейд звучитпо-шопенгауэровски: большую часть психологии Фрейда можно найти у Шопенгауэра. Хотя Фрейд и не любил в этом признаваться, он, без сомнения, был прекрасно знаком с работами Шопенгауэра: в Вене 60-70-х годов девятнадцатого века, когда Фрейд еще учился в школе, имя Шопенгауэра было у всех на слуху. Лично я считаю, что без Шопенгауэра не было бы Фрейда — а если на то пошло, то и Ницше — в том виде, в каком мы их знаем теперь. Кстати, влияние Шопенгауэра на Фрейда — особенно в том, что касается теории сновидений, бессознательного и механизма вытеснения, — было темой моей докторской диссертации. Шопенгауэр, — заметив, что Тони уже собирается его перебить, поспешил добавить Филип, — избавил меня от сексуального расстройства, он помог мне понять, что секс — универсальный фактор, который определяет все наши поступки, проникает во все дела, влияет даже на состояния нашего сознания. Мне кажется, я уже цитировал некоторые его высказывания на этот счет.
— Могу добавить к тому, что ты сказал, — вмешался Тони. — Знаете, сколько денег крутится в порнографии? Больше, чем в музыке и кино, вместе взятых, я в газете прочел — неслабо, а?
— Филип, — сказала Ребекка, — в общем-то, почти все ясно, но ты так и не сказал, как именно Шопенгауэр помог тебе справиться с этой привычкой… или… болезнью- ничего, что я так называю?
— Я бы так не сказал. Мне кажется, это не совсем верно, — ответил Филип.
— Но почему? — спросила Ребекка. — По-моему то, что ты сказал, очень похоже на болезнь.
— Если продолжить то, что сказал Тони, — знаешь, сколько мужчин, по статистике, посещает порносайты?
— А ты что, посещаешь порносайты? — спросила Ребекка.
— Я — нет, но раньше вполне мог бы — как и большинство мужчин.
— А что здесь такого? — встрял Тони. — Я сам там бываю пару-тройку раз в неделю. Если честно, я еще не встречал мужика, который бы этого не делал.
— Я не исключение, — признался Гилл. — Еще одна болячка Роуз.
Все головы повернулись к Стюарту.
— Да, да, mea culpa — грешным делом позволяю себе иногда.
— Вот это я и имел в виду, — сказал Филип. — Выходит, все кругом больные?
— Хорошо, — ответила Ребекка, — согласна. Но разве вопрос только в порно? А иски о сексуальных домогательствах? Это же просто эпидемия какая-то. В моей практике уже куча таких случаев. Слышали, недавно из-за этого сняли одного декана юридического факультета? А дело Клинтона? Как на него напали. И добро были бы ангелы, а то у самих рыльце в пуху.
— Да, постель — дело темное, — заметил Тони. — Хотя, если посмотреть, мужик — он и есть мужик. Вот хотя бы я — получил срок, а за что? За то, что, видите ли, заставлял Лиззи взять у меня в рот. Да я знаю сотню парней, которые делали кое-что и похуже, — и ничего. Возьмите Шварценеггера.
— Тони, такими репликами ты вряд ли заслужишь симпатии присутствующих дам. По крайней мере, одной из них — точно, — заметила Ребекка. — Но мы ушли от темы. Филип, давай дальше, а то мы никогда не доберемся до главного.
— Прежде всего, — с готовностью продолжил Филип, — Шопенгауэр не стал цокать языком и сокрушаться, как недостойно ведут себя мужчины. Вместо этого уже двести лет назад он понял, что в основе нашего поведения лежит непреодолимая и могущественная сила полового влечения. Это основная движущая сила человечества — желание жить, производить потомство, — и ее невозможно остановить. Никакими доводами разума невозможно избавиться от нее. Я уже приводил его слова о том, что любовь можно найти повсюду. Вспомните недавний скандал с католическими священниками, взгляните на любое человеческое усилие, любую профессию, любую культуру, любой возраст. Именно эта идея сильнее всего поразила меня, когда я впервые столкнулся с Шопенгауэром: передо мной был один из величайших умов человечества, и в первый раз за свою жизнь я почувствовал себя понятым.
— Ну и? — спросила Пэм, до сих пор хранившая молчание.
— И — что? — ответил Филип, заметно нервничая, как всегда, когда к нему обращалась Пэм.
— Ну и — что же? Это что, все? И это решило дело? Тебе стало лучше, оттого что Шопенгауэр тебя понял?
Казалось, Филип не заметил иронии в ее голосе, потому что спокойно и искренне произнес:
— Нет, здесь было нечто большее. Шопенгауэр заставил меня понять, что каждый из нас обречен бесконечно вращаться на колесе желаний: сначала мы хотим, потом удовлетворяем свое желание, некоторое время испытываем удовлетворение, которое очень быстро перерастает в скуку, а та, в свою очередь, снова сменяется следующим «хочу» — и так без конца, до тех пор, пока мы потворствуем своим желаниям. Единственный выход — соскочить с колеса. Именно так поступил Шопенгауэр, то же самое сделал я.
— Соскочить с колеса? Но что это значит? — спросила Пэм.
