– Совсем я слепа стала, – вздохнула Фатха.
– Это не беда, – ответил Радх, забрав у старухи амулет. Одним движением томалэ нацепил его на шнурок.
– Не беда, – кивнула Фатха, – а старость.
Тут в дверь нетерпеливо постучали, потом она распахнулась, и в комнату заглянули сразу три хорошенькие головки. Какое-то мгновение девушки переглядывались, подталкивая друг друга. Потом одна из них решилась:
– Как поживает Роза, бабушка Фатха? – выпалила она.
– Роза спит, – ответила старуха. – И будет спать до утра. А теперь брысь отсюда, балаболки!
Дверь захлопнулась, и из-за неё донеслись приглушённые смешки.
– Уже третий раз за сегодня, – покачала головой Фатха.
– Что-то никогда не замечал за девушками большой привязанности к ней, – удивился Радх. Из-за высокомерия и готовности видеть соперницу в каждой встречной красавицу в таборе не любили.
– Это любовь не к Розе, – усмехнулась старуха, – а к рубликам гостей, желающих узнать о ней. Но узнают они только то, что велел говорить Тали.
– Он заходил к тебе? – встрепенулся Радх.
– Нет, – ответила Фатха. – Прислал вестника, велел держать Розу спящей до завтрашнего вечера.
– Вестника?
Вестники, мгновенно перемещающиеся на любые расстояния, были роскошью, доступной только избранным. С другой стороны, доверенное лицо княгини Улитиной, одурачившее самого Охотника, и было самым, что ни на есть избранным.
А в том, что Охотник был одурачен, Радх не сомневался. Он видел это собственными глазами. Тали недаром советовал не оборачиваться. Только и теперь, повторись всё снова, Радх не удержался бы от того, чтобы ещё раз не обернуться, ещё раз не взглянуть туда, где гарцевала ожившая сказка – лунная кобылица. Солнечных зайчиков хоть раз видел каждый, а вот воплощённых лунных кобылок – единицы. И Радх, в жизни которого было две страсти – женщины и лошади, нет, пожалуй, что даже лошади и женщины, сказал бы, что не видел создания прекрасней, чем эта маленькая кобылка, с шерстью, мягко серебрящейся в лунном свете. Сказал бы, если б смог оторвать взгляд от оседлавшей её девушки. Всякий знает, что лунные кобылицы не подпускают к себе людей, не говоря уже о том, чтобы позволить оседлать себя. И потому нагая всадница, которую Радх видел лишь со спины, могла быть лишь мороком, иллюзией.
Но сколько томалэ не убеждал себя в иллюзорности красавицы, стоило закрыть глаза, и она вставала перед ним, как живая. Он видел длинные чёрные волосы, струящиеся по спине, и по-мальчишески узкие бёдра. А во сне Радх верхом на Ветре всё мчался и мчался за ней по бесконечному лугу, то нагоняя, то вновь отставая.
– Вестника, – насмешливо подтвердила старуха, выдёргивая его из паутины мыслей. – Птичкой чирикнул под ухом и – фьють – упорхнул. Проснись, парень!
Она внимательно посмотрела на собеседника и решительно протянула ему амулет.
– Вот что, мальчик. Бери-ка его себе. Чувствую я, что тебе он скоро понадобится.
Никто из томалэ не спорил с Фатхой, когда та говорила «чувствую». Её предчувствия никогда не обманывали, но Радх не удержался от вопроса:
– А как же Яшка?
– Тали обещал о ней позаботиться, – ответила Фатха. – Он заберёт её завтра.
– А до завтра? – спросил Радх.
– Силы у меня уже не те, – усмехнулась Фатха, – но ещё день позаботиться о девочке и защитить её я смогу.
– Защитить? От кого? – насторожился Радх.
– От того, кто украл её у родителей восемь лет назад, – ответила старуха. Радх вспомнил кареглазую кроху в испачканном шёлковом платьице, вышедшую из темноты на поляну, где устроились на ночлег томалэ. В её взгляде не было страха перед незнакомыми людьми, только любопытство.
А когда Фатха подошла к ней и спросила «кто ты?», малышка гордо ответила «Яська!».
О чём говорили старейшины в ту ночь, Радх не знал, но утром Яську-Яшку переодели, сняв нарядное платьице, и у Фатхи стало на одну внучку больше.
За все эти годы старуха ни разу не упоминала о той ночи.
– Он знает, что она жива? – нахмурился Радх.
– Да, – кивнула старуха. – Как я знаю, что клубок от моего вязанья закатился под лавку. Мне не видно, но нитка тянется. Вот и к Яшке привязана невидимая нитка. Толстая чёрная нитка. – Фатха снова помолчала, подбирая слова. – Которую привязал тот, кто спрятал малышку в лесу.
– Спрятал?
– Не сама же она туда забрела, – усмехнулась старуха. – Спрятал, чтобы потом найти. И, похоже, несмотря на все мои усилия, нашёл.
– Тот, кто вызвал Охотника? – спросил Радх.
– Да, – кивнула Фатха. – Роза подтвердила, что должна была оставить на камне именно Яшку.
– Когда это она сказала?
– После твоего отъезда её вызвали на совет старейшин. Там она во всём созналась.
– И что решили старейшины? – спросил Радх.
Эта мерзавка поставила под угрозу весь табор. Неудивительно, что старейшины собрались так поспешно, да ещё и тайно, иначе девчонки не справлялись бы о Розе.
– Её приговорили к изгнанию, – продолжала Фатха.
Радх снова кивнул. Изгнание из табора было самым суровым наказанием для томалэ, и Роза его заслужила. К тому же щедрое предложение Тали позволяло легко избавиться от неё. А ещё, при этой мысли Радх удивился сам себе, оно давало повод поговорить с Тали и выяснить у него всё о таинственной красавице.
Лепесток 13
Массивные канделябры, протянувшие к потолку белые пальцы свечей, отражались в большом бронзоворамном зеркале, стоящем на столе. В этом же зеркале отражалось чёрное сукно, затягивавшее стол, и лежащую на нём маску с изогнутым клювом. Клюв придавал ей вид устрашающий, но одного взгляды на эту маску, расшитую стеклярусом, было достаточно, чтобы понять, что её владелица обладает в равной мере тонким вкусом и тощим кошельком. Будь она богаче, она позволила бы себе не вороньи перья, а павлиньи с камешками-светлячками. Зеркало отражало и сидевшую за столом женщину. Она относилась к категории дам, чей возраст букашкой в янтаре застыл на тридцати пяти. Морщинки на лбу и около тонких губ свидетельствовали, что нынешнее недовольное выражение лица – не исключение, а правило. Но можно ли быть довольной, если вокруг тебя сплошные идиоты?
Серафина, которую Павел Игнатьин знал как «Мадам», раздражённо стукнула по столу коротким костяным жезлом, который крутила в руках. Жезл был украшен черепом какой-то мелкой пичуги. Чьи-то не слишком умелые руки заляпали его красной, жёлтой и зелёной краской, причём все три цвета состязались между собой за звание самого ядовитого. Мадам купила его в лавке старьёвщика вместе с маской и парочкой других безделушек.
Её раздражала необходимость прибегать к дешёвому фиглярству, но с такими помощниками оно было необходимым.
