Радх улыбнулся девочкам, но в глазах его не было веселья. Старуха, похоже, не позволила Яшке попрощаться с подружками. И правильно сделала.
– Бабушка Фатха уехала в гости, она вернётся через несколько дней, – ответил он.
– А Яшка? – нетерпеливо спросила бойкая Лойхе, кокетливо поглядывая на Радха.
– Уехала Яшка, – ответил томалэ. – Насовсем уехала.
– Куда? – огорчённо протянула Лойхе.
– Много будете знать, скоро состаритесь, красавицы, – усмехнулся Радх.
– А вам прежде, чем стариться, ещё вырасти нужно.
Разочарованные и озадаченные, подружки отправились восвояси. Радх же неспешно пошёл по своим делам, вспоминая о вестнике, заставшем его прошлой ночью врасплох. Тёмно-синий, едва различимый в темноте, он проговаривал слова сухо, по-военному чётко, но Радху казалось, что он слышит звонкий голосок возбуждённо тараторящей Яшки:
– Аглая Степановна посылает этот вестник по моей просьбе к тебе, потому что я молодец. Не хочу пугать бабушку Фатху. Передай ей, что у меня всё хорошо. Меня встретили мама с братом. Мама строгая, а брат Борис пообещал меня баловать. А о Розе бабушка может не беспокоиться, что она что-нибудь натворит, потому что она уже натворила всё, что могла. Мы вышли из кареты, чтобы посмотреть, как Аглая Степановна ткёт лунный мост. И Роза тоже вышла, только не чтобы посмотреть, а чтобы сбежать. Но сбежать у неё не получилось, и тогда она призвала чёрный дождь. Роза хотела, чтобы дождь пролился на нас, но получилось, что сначала дождь пролился на Розу и она растаяла. А потом дождь превратился в страхолюдину, точнее в страхомордину, которая решила закусить нами. Было страшно, но тут я вспомнила, что Тали говорил, что я брежатая. И я как брежнула страхомордину, только искры полетели. Страхомордина испугалась и убежала. А мы уже в Беркутово и завтра поедем дальше. Так что я теперь настоящая томалэ, потому что повидаю мир за Неворчью!
Сам Радх ничего не понял из объяснений Яшки, зато понял тот, Другой, которого томалэ не называл в мыслях по имени, потому что назвать, всё равно, что окликнуть. И Другой пришёл в ярость. Радх понял и разделил его эмоции, когда перед мысленным взором предстала картинка медленно подбирающегося к девочке чудища. И верно сказала ведь, страхомордина.
Рука томалэ сжалась сама собой, словно он сжимал древко невидимого копья. Нет, не он, Другой. Отношения их были странными. Другой являлся в его тело, когда хотел, и уходил так же неожиданно. Иногда вёл себя тихо, просто прислушивался, присматривался. Но иногда завладевал телом, как тогда, когда убил Грифоншу. И Радх жалел не о том, что оглянулся на Охотника вопреки запрету, а лишь о том, что не смог уберечь Тали, что опоздал.
Никогда ещё женщина не занимала в его мыслях столько места.
И вечером, выйдя на сцену, он пел не для зрителей, а для той, которой не было, не могло быть в переполненном зале:
– Перебор гитарных струн,
Голоса былого.
Я любовью нынче юн,
Страстью околдован…
Хоть влюблялся я не раз,
Странствуя по свету,
Но в плену прекрасных глаз
Позабыл об этом.
И теперь, как в первый раз,
Плачу и ликую,
И мечтаю я сейчас
Лишь о поцелуе.
Веселее пой, струна,
Прочь тоску былую.
Ведь нужна мне лишь одна,
Та, о ком пою я…
Перебор гитарных струн,
Голоса былого.
Я любовью нынче юн,
Страстью околдован…
А та, о ком он пел, качалась, он знал это от Другого, на волнах забытья между жизнью и вечностью. И Радх больше всего боялся, что она выберет не тот берег.
Гипантий 9
Время тянулось медленно, ползло сонной осенней мухой, которую не могло разбудить солнце, ласково заглядывавшее ко мне через открытое окно спальни. Спать мне уже не хотелось, а сил передвигаться самостоятельно ещё не было. Можно было бы поговорить, но Фатха всё хлопотала на кухне вокруг своих отваров, а Клара была занята, разрываясь между наследством Версановского инуктора, выполнявшего свои обязанности без особого рвения, и обязанностями хранительницы моего покоя от нежелательных посетителей и посетительниц.
Но некоторых посетителей ко мне всё же допускали. И первыми явились корнеты.
– Добрый день, сударыня, – почтительно поздоровался с порога корнет Ртищев.
– Мадам фон Шпецкрихен сказала, что мы можем вас навестить, – продолжил корнет Дымов.
– Мы хотели бы поблагодарить вас и выразить своё восхищение, – добавил корнет Слепнёв. – Вы позволите?
– Добрый день, господа, – попыталась улыбнуться я и, чуть приподнявшись на подушках, пригласила:
– Заходите.
Они вошли и в комнате сразу стало тесно от высоких широкоплечих мужчин, и выстроившихся перед кроватью.
– Как вы себя чувствуете, сударыня? – осторожно спросил корнет Ртищев.
– Чувствую, – честно ответила я, – так же как выгляжу, то есть преотвратно.
Корнет смущённо замолчал, не зная, одарить ли меня лживым комплиментом о том, что выгляжу я прекрасно, или подтвердить факт, что я бледна, как покойник, что лицо осунулось, а круги под глазами, несмотря на время, проведённое мною во сне, просто неприличны. Казалось бы, что сложного, наложить на себя крохотную косметическую иллюзию? Но сил у меня сейчас было так мало, что даже на такую кроху их было жалко тратить.
– Так что дуэль я пропустила по вполне уважительной причине. Кстати, когда она должна была состояться? Вчера? Позавчера?
– Два дня назад, – ответил Слепнёв, стремительно краснея. Я ему мысленно посочувствовала. Одно дело вызвать на дуэль мальчишку-хлыща, и совсем другое – женщину.
– Вот как…
Моё удивление было искренним. Значит, несмотря на все зелья Фатхи, я восстанавливалась ещё медленнее, чем полагала.
– В таком случае, я вынуждена просить вас перенести дуэль ещё на неделю, дабы никто не мог сказать, что ваш противник не мог твёрдо стоять на ногах.
Корнет покраснел ещё сильнее, хотя мне казалось, что сильнее уже некуда.
– Ваше превосходительство, – начал он, глядя куда-то в пол, но затем поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. – Я хотел бы извиниться перед вами за своё поведение и отозвать вызов.
– Вы извиняетесь, потому что я женщина? – спросила я, не сомневаясь в ответе, но корнет меня приятно удивил.
– Я извиняюсь, – твердо сказал он, – перед человеком, которому хватило отваги бросить вызов заведомо более сильному противнику. Перед человеком, которому мы обязаны жизнью и разумом.
