После молитв чин коронования был завершен. За стенами храма раздались выстрелы и колокольный звон, известившие об этом москвичей.
В соборе прошла литургия. После нее Николай и Александра Федоровна сели на свои престолы и приняли поздравления от духовных и светских особ.
После завершения службы в Успенском соборе началось коронационное шествие. Государь с супругой почтили святыни Архангельского и Благовещенского соборов, поднялись на Красное крыльцо и трижды поклонились народу.
В тот же день состоялась торжественная царская трапеза в Грановитой палате.
Вечером вся Москва была иллюминирована. Огни в Кремле зажглись в тот миг, когда государыня взяла в руки букет с электрическими цветами, поднесенный ей. Он засветился, и тут же разноцветное сияние озарило весь Кремль. Все это видели москвичи, толпившиеся на Красной площади и набережных Москвы-реки, расположенных между Москворецким и Каменным мостами.
В этой толпе был и Федор Волков. Надо сказать, что интимная жизнь с Адиной разочаровала его. Жена не давала ему и десятой доли того, что он получал от прачки Зинаиды. Оттого и отношение его к супруге изменилось. Он стал груб с ней, заставлял заниматься лавкой и следить за хозяйством, практически лишил свободы.
Адина воспринимала это как должное, что было странно с учетом ее бунтарского характера. Но Волков, хитрый, бессовестный и безжалостный, сумел подавить ее. Женщина смирилась.
Федор жил в Москве как хотел, торговлей не занимался, постоянно посещал трактиры, часто снимал номер и развлекался там с девицами легкого поведения. Вот и этим праздным вечером он запретил Адине выходить в город, а сам выпил изрядную дозу водки и пошел на торжества. Волков стоял на набережной и, открыв рот, смотрел, как огненным сказочным замком висел в воздухе Кремль.
Его толкнул в спину какой-то мужик.
– Ну и чего рот разинул? Подвинься, дай другим посмотреть.
Федор обернулся.
– Я тебе сейчас в зубы дам! Места вокруг мало?
Мужик посчитал благоразумным отойти от этого странного и злого человека.
Тут Волков услышал голоса мужчины и женщины, которых не видел. Они стояли чуть дальше, у самого парапета:
– Гуляют! Это ж сколько денег власть потратила на коронацию? – воскликнула женщина.
– Много, Лиза, – ответил мужчина. – Очень даже.
– Эти деньги да людям или в школы, больницы, приюты.
– Ага, дождешься. На людей у министерства финансов денег нет. Да и откуда им быть, если на праздники столько тратится?
– Да, царю для себя ничего не жалко.
– Европу захотел удивить. В газетах писали, будто гостей понаехало много. Приемы теперь пойдут, балы, обеды, ужины. А на них не картошка с огурцами будет. В Кремль завозили стерлядь, баранину, фазанов, поросят молодых, фрукты разные, всякие вина. А народу подачку сунут – немного колбасы, орехов, дешевых конфет.
– Так то народ, Илья! Его баловать нельзя.
– Будет им народное гулянье! Такое, что на всю жизнь запомнят. Сразу от балов откажутся, – злобно прошипел мужчина.
– Тише ты! – цыкнула на него женщина. – Услышит кто, и тогда конец. Все полетит к чертям.
– У нас полетит, другие сработают. Люди Георгия, например.
– Тебе от этого в застенках охранки легче будет? На тех, кого поймают, и отыграются. Да еще как!
– Ладно, все, хватит, пошли домой.
Голоса смолкли. Как Федор ни старался, так и не увидел этих людей, но понял, что московские бунтовщики готовят императору какой-то сюрприз во время гуляний. А они назначены на 18 мая, в субботу, на Ходынском поле. Значит, там можно будет поживиться, когда начнется свара.
Федору вполне хватало денег на безбедную жизнь, но натура убийцы, грабителя, любителя легкой наживы не давала ему покоя, толкала его на необъяснимые, неоправданные поступки. Впрочем, Федор этого не замечал. Он брал то, что хотел, если, естественно, это дело не представляло серьезной угрозы, не думал, надо оно ему или нет. Главное в том, что Волков прихватывал желаемое, следовал звериным инстинктам, а не разуму.
Потолкавшись в толпе еще минут пять, Федор отправился домой. Пролетку, понятно, нанять было нельзя, поэтому он пришел за полночь и долго стучал в ворота.
Наконец-то из своей подвальной конуры вышел дворник, заметно шатающийся.
– Кто там?
– Волков. А ты опять нажрался, Евсей.
– Так праздник-то, Федор Алексеевич, какой! Государь на царство венчался.
– У тебя каждый день праздник.
– И то правда. Да и скучно без водки жить.
– Ехал бы обратно в деревню. Там не до скуки.
– Нет! – заявил дворник. – В деревню меня теперь ни за какие коврижки не затащишь. Тут оно лучше. Сыт, пьян, работа не ахти какая, крыша над головой, бабенки вдовые или разведенные. Не красавицы, конечно, так мне и не надо на рожи их смотреть.
– Ты ворота думаешь открывать, балабол?
– Это мы мигом, Федор Алексеевич.
Дворник открыл ворота, Волков прошел во двор, сунул Евсею мелочь.
– На, продолжай праздновать.
– Спасибочки, Федор Алексеевич. Вы тут один человек с понятием. Другие кинут пятак и нос воротят так, будто от меня псиной несет, а я в баню каждую неделю хожу.
– Ладно, не до разговоров мне, время позднее.
– А женушка-то ваша не спит. Вон в окошке свет горит.
– Ждет! Как и положено бабе.
– Это так, Федор Алексеевич, правильно, баб баловать нельзя. Их…
Волков не дал дворнику договорить, прошел в подъезд, поднялся на второй этаж, ударил подошвой в массивную створку.
Из прихожей донесся голос Адины:
– Кто там?
– А ты еще кого-то кроме мужа ждешь?
Адина открыла дверь.
Волков ввалился в прихожую, сбросил на пол пальто, картуз, сел на стул.
– Ух, дома.
– Где был, Федор? Опять в трактире с девками развлекался?
– Дура! Трактиры ныне закрыты, а девки у Кремля трутся. Там толпа необозримая. Все на огни любуются. – Он попытался снять сапоги, не сумел и приказал жене: – Помоги!
Адина послушно присела перед ним, стянула сапоги, поставила их в угол, заодно повесила пальто и картуз.
– Красиво там, наверное?
– Кому как. Необычно, конечно, но и особенного ничего нет. Развешали гирлянд, косичек разных заплели множество. А народу лишь бы глаза пялить.
– Красиво. – Адина вздохнула и спросила: – Почему меня с собой не взял?
– А за лавкой, за домом кто смотреть будет? Дворник твой, который с утра не просыхает?
