Я видел, как Рея попятилась и вскинула пистолет, оскалив зубы в свирепой гримасе. В тот момент, когда Сидней сделал выпад в сторону Фела, который стоял неподвижно, словно остолбенев, блеснула вспышка и раздался грохот. Острие кинжала впилось в руку Фела, брызнула кровь. Затылок Сиднея лопнул красным грибом, и он повалился с глухим стуком, потрясшим комнату. Завитки порохового дыма поднимались к потолку. Фел сделал несколько неверных шагов назад, сжимая руку. Кое-как, с лицом, раздираемым болью, я поднялся на четвереньки. Я уставился на тело Сиднея. Что-то ужасное, белое с красным начало сочиться из его затылка. Он был мертв.
Это я понимал. Сидней мертв! У меня во рту что-то отделилось. Я выплюнул зуб на двухсотлетний персидский ковер Сиднея. На четвереньках я пополз, желая прикоснуться к нему, вернуть его к жизни, но в тот момент, когда я почти добрался до него, на меня упала тень Реи. Я замер, стоя на четвереньках и роняя капли крови изо рта, и поднял голову.
Напротив стояло большое зеркало. Я увидел ее отражение. Огромные зеркальные очки, белые зубы, губы, растянутые в злом оскале, делали ее похожей на демона, явившегося из ада. Она держала пистолет за ствол. Уставясь на ее отражение, я видел, как она размахнулась и обрушила на мою голову сокрушительный удар рукояткой.
* * *
Когда ко мне вернулось сознание, я еще не знал, что пять дней пробыл в коматозном состоянии, перенес операцию мозга и что врачи дважды отступались от меня, считая меня мертвым.
Первой весточкой из мира живых, в который я возвращался, словно всплывая сквозь темную воду, был звук человеческой речи. Я всплывал все выше, не захлебываясь, чувствуя только ленивое, происходившее помимо моей воли движение к поверхности и вслушиваясь в голос, звучавший где-то совсем рядом, и слова говорившего постепенно приобретали смысл.
— Слушайте, док, сколько еще, по-вашему, мне придется торчать здесь, дожидаясь, пока малый очнется? Я первый человек в управлении. Пока я сижу здесь, дело стоит. Господи, да ведь я просидел тут пять распроклятых дней!
Управление? Полиция? Пять дней? Я лежал неподвижно, уже чувствуя в голове пульсирующую боль. Второй голос произнес:
— Он может выйти из комы в любую минуту, а может лежать так несколько месяцев.
— Месяцев? — первый возвысил голос. — Неужели вы ничего не можете сделать? Скажем, укол какой или еще что. Если я просижу здесь несколько месяцев, то сам впаду в кому, и тогда у вас на руках будет два пациента.
— Сожалею, придется ждать.
— Здорово. Ну и что же мне делать? Заняться йогой?
— Неплохая мысль, мистер Лепски. Йога часто приносит очень большую пользу.
Наступила пауза, затем человек, которого звали Лепски, спросил:
— Значит, вы не можете вытащить его из этой проклятой комы?
— Нет.
— И так может тянуться месяцами?
— Да!
— Черт! И везет же мне! Ладно, док, придется сидеть.
— Похоже на то.
Последовал звук шагов, пересекавших комнату, открылась и закрылась дверь, и человек по фамилии Лепски фыркнул, встал и заходил по комнате. Его беспокойные движения служили звуковым фоном для моих раздумий над услышанным. Если бы только не так сильно болела голова и мысли были пояснее.
Усилием воли я заставил себя вспомнить происшедшее. Я снова увидел тот страшный момент, когда Рея убила Сиднея, видел, как она поднимает пистолет, видел вспышку, слышал грохот и видел, как голова бедного смельчака Сиднея взрывается, превращаясь в месиво крови и мозгов. Какой же я дурак! Почему я недооценил его храбрость? Я вспомнил, как он бросился на Фела с кинжалом Борджа в руке, на что сам никогда бы не отважился, видя направленный на меня пистолет.
Это был сумасшедший, безрассудный, но великолепный поступок, на который способен только настоящий храбрец. Когда они ворвались в комнату, Сидней, наверное, сразу понял, что им нужно колье, но он не знал, что колье, которое он пытался защитить, было стеклянным, и он отдал жизнь понапрасну.
Итак, он мертв. Теперь я попал в невыразимо скверное положение, и у моей постели сидит полицейский, ожидая, когда я заговорю. Подозревают ли они, что я как-то замешан в ограблении и убийстве? Нет, это, конечно, маловероятно. Как реагировал Мэддокс, узнав, что его компании придется уплатить три четверти миллиона долларов? Зная его, следует ожидать, что, не желая выплачивать такую огромную сумму, он будет копать, пока не отыщет какое-нибудь доказательство моей причастности к убийству. Что ж, у меня есть время. Если я буду лежать тихо, не подавая виду, что уже пришел в себя, мне, может быть, удастся придумать какой-нибудь выход, найти способ спастись.
Я услышал, как открылась дверь. Женский голос сказал:
— Ваш ленч готов, мистер Лепски. Я посмотрю за ним.
— Ладно, детка. Если он хотя бы моргнет, зовите меня. Что за ленч?
— Тушеная говядина.
— Это точно говядина, а не собачатина? Она засмеялась:
— У сестры-хозяйки пропала кошка.
— Вот-вот! Фу ты! До чего же я везучий! Затем дверь закрылась. Я слышал, как сестра села, потом зашелестели книжные страницы.
Я вернулся к своим размышлениям. Рея и Фел унесли стеклянное колье. Фел ранен. Привлек ли выстрел чье-нибудь внимание? Не увидел ли кто-нибудь, когда они выходили? Может быть, они уже арестованы и все рассказали? Может быть, именно поэтому меня стережет полицейский. Я не сомневался, что, если Рея попалась, она укажет на меня. Но как об этом узнать? По выражению ее лица, которое я видел в зеркале, я понял, что она хотела убить меня так же, как убила Сидни. Но если я выживу, а я, видимо, выживу, и если их схватили, она не будет молчать. Мне хотелось поднять руки и сжать ими мою больную голову, но я преодолел это побуждение. Нужно выиграть время. Нужно притвориться, что я все еще без сознания. А если Рея и Фел скрылись? Что они будут делать? Они похитили колье, стоившее, как им казалось, не менее миллиона долларов. Они знали, что любой неверный шаг обернется для них катастрофой. Предпримут ли они попытку продать колье? Я предупредил их, что ни один мелкий скупщик краденого не притронется к такому товару. Не будут же они настолько безрассудны, чтобы теперь, когда над ними висело обвинение в убийстве, обращаться к барыге. И все же я подозревал, что Рея с ее врожденной алчностью может оказаться неспособной противиться искушению и попытается обратить колье в деньги.
Но зачем думать о них? Раз мне суждено выжить, надо подумать о себе. Предположим, что полиция или Мэддокс — особенно Мэддокс, заподозрят меня. Предположим, они получат ордер на обыск и откроют мой сейф. Как они будут реагировать, обнаружив настоящее колье? И тут я увидел проблеск надежды, выход из положения. О, Боже милосердный, как я в нем нуждался!
Я лежал неподвижно, но моя голова работала на полных оборотах, и, наконец, мне стало казаться, что я могу спастись, если только полиция не настигла Рею и Фела. При этом условии я буду в безопасности. Я смогу надеть намордник на Мэддокса. Я смогу вернуться в магазин. Теперь, когда Сидней мертв, Том Льюис предложит мне стать его партнером. Без моего опыта магазин может перестать приносить доход. У меня вдруг упал камень с души, сменившись спокойствием и надеждой. Все еще может устроиться, но лишь при условии, что Рея и Фел не попались. Хотя с чего им попадаться? Даже если их видели выходящими из дома, никто не в состоянии их опознать. Пока они не сделают какую-нибудь глупость вроде попытки продать колье, ни им, ни мне, конечно же, ничего не грозит. Но Рея? Я вспомнил слова Дженни: «Она одержима мыслью разбогатеть. Она никак не может примириться с фактом, что, если хочешь денег, их надо заработать. Она говорит, что не хочет ждать так долго». Но Рея далеко не глупа. Она наверняка сознает, что, несмотря на соблазн поскорее завладеть деньгами, стоит ей попытаться продать колье, и она сразу пропала.
