Потом получили приказ перебазироваться в центр, двинулись всей ротой и в заросшем оливами дворе попали в амбуш: из расположенных по периметру рощи трехэтажных зданий по ним открыли огонь.
Бригадный генерал в сводке новостей уверял, что ковровые бомбардировки выбили из города всю Хизбаллу, хвастался, что город якобы взят под контроль и террористы бегут. Ну, если они и бежали, то именно в эти недостроенные блочные дома, возвышающиеся над рощицей, в которой теперь сидела рота Итамара, как уточки в тире. Впрочем, что мог знать генерал, руководящий боем из Израиля?
Первым упал Рон. Он лежал неподвижно, не отзывался, под ним растеклась такая огромная лужа крови, что все стало ясно. Ребята прикрыли его огнем, Авив пополз к нему с носилками, но тут же вернулся, ничего не сказал, только помотал головой. Итамар скорчился в яме у корней старой оливы. Обстрел шел с верхних этажей, и израильтян защищали одни стволы деревьев и каменная стена вокруг двора.
Авив все время вызывал по рации подкрепление. Спустя пару часов послышался рев, возник танк Меркава, уверенно прущий через глыбы камней и ограды, но его тут же подбила ракета. Танк грузно тряхнулся и застрял, покосившись в воронке. Из люка выскочили лейтенант и два солдата, боевики принялись стрелять по ним. Первым был ранен офицер, потом убили обоих солдат, а затем прикончили и лейтенанта.
Итамар пробрался под самую стену, ее камни хоть и мешали вести ответный огонь, но предоставляли крохотное укрытие и тень, уменьшавшуюся с каждой минутой. Иногда его охватывало такое бешенство, что он приподнимался и кидал через ограду гранаты. Выбраться из ловушки было невозможно, боевики окружили рощу и простреливали все пространство. Оставалось ждать подкрепления.
Асаф не дождался. Его убили прямым попаданием в голову. Из-за камней стали высовываться обнаглевшие террористы, они пытались захватить раненых или хотя бы тела. Чтобы удержать их на расстоянии, Итамар отстреливался почти без передышки.
Через стену перелетела вражеская граната, она крутилась и шипела, все оцепенели, и вдруг майор прыгнул на нее. Взрыв убил его не сразу, он еще пытался сообщить по связи о своем ранении, но не смог. Его коричневый берет с эмблемой бригады – зеленой оливой – упал, да так и остался валяться на корнях настоящей оливы. Итамар скорчился и попытался вжаться в камни, пот стекал по лицу и спине, его трясло и тошнило. Он старался не смотреть на распростертое тело своего командира.
Наконец-то появились обещанные центром вертолеты, они вели защитный огонь, но им негде было приземлиться, чтобы эвакуировать раненых. Все же под их прикрытием Алекс и Идан рискнули подобраться к ближайшему зданию и до того, как их скосила очередь по ногам, успели взорвать дверь.
Прошла вечность, а если судить по солнцу – несколько часов. Исчезла тень, солнце палило нещадно. Кончилась вода во фляжке и в заплечном мешке. Итамару показалось, что пахнет трупами, но разве может человек, еще утром перебрасывавшийся с тобой шутками, к вечеру разложиться? Но если он может умереть, то возможно все.
Командование взял на себя новый офицер, который даже их имен не знал. Под его руководством отчаявшийся Итамар и еще несколько ребят ворвались в дом, подъезд которого взорвали Алекс с Иданом. Боевики отступили из здания, и голани наконец-то сами смогли обстреливать противника с верхних этажей. Хизбалла ретировались в соседние дома и в мечеть.
Солнце уже садилось, теперь оно било в глаза и отражалось в осколках оконных стекол. Мучила жажда, а еще сильнее – желание жить и тоска по Нике.
Уже поздним вечером подошло подкрепление. Человек двадцать были ранены, а Алекс, Идан и еще несколько ребят – убиты. Начали эвакуацию. Итамар взвалил на спину Боаза, потерявшего столько крови, что сам идти не мог, и в темноте пополз с ним между деревьями куда-то, куда указывал офицер, вслед за остальными ребятами. Боаз дергал ногами, наверное, пытался помогать, но у него ничего не получалось. Они проползли мимо завалившегося танка и мимо мертвого лейтенанта.
Эти три километра они преодолевали несколько часов, до тех пор, пока Итамар не почувствовал болезненный, сбивший с ног удар в грудь. Он рухнул и читал «Шма Исраэль», пока не захлебнулся собственной кровью и не потерял сознание.
На рассвете, под прикрытием дымовой завесы, приземлявшиеся на несколько минут вертолеты подобрали всех. Сначала раненых, потом живых, а потом и тела, тело Итамара среди них.
Неожиданное, невиданное поражение под Дамаском показало мусульманам и византийцам, что латиняне вовсе не так непобедимы, как мнилось до сих пор.
Как мало очутилось толку в этом долгожданном Втором крестовом походе! Ради чего погибли мужья, отцы, сыновья? Исполнилось пророчество Исайи: «Замышляйте замыслы, но они рушатся; говорите слово, но оно не состоится…» Вся грандиозная эпопея завершилась полным крахом надежд, смертью тысяч отважных рыцарей и непоправимым уроном христианскому воинскому престижу. Европейцы превратились в посмешище всего мусульманского Ближнего Востока, и отношения между франками и крестоносцами изрядно испортились. Франки убедились, какой бедой может оказаться приход измученного походом войска, которое пришлось лечить, кормить, поить, задабривать и ублажать, чтобы оно потом действовало только под указку своих неопытных европейских предводителей.
Полбеды, что напуганный Менехеддин, лучше флюгера чующий, куда дует ветер, признал атабека Халеба своим верховным правителем. Истинная беда таилась в том, что Нуреддин оказался способным воодушевить своих воинов. Исламский мир узрел в нем истинного, долгожданного вождя-гази, призванного справиться с латинянами. Армии побеждают не численностью и мощью, а в первую очередь безудержной, отчаянной отвагой, силой духа, верой в победу, и все это, как солнечный свет, передвигающийся с утра до вечера, перешло от рыцарей Христа к предводителю неверных.
Вдобавок незаконнорожденный сын покойного Альфонсо Иордана, Бертран, не смирился с неожиданной смертью родителя, о которой поползло много глупых и безосновательных слухов. Бастард продолжал настаивать на своих сомнительных правах на Триполи. Отвергнув все искренние предложения Мелисенды и Раймунда Сен-Жиля решить вопрос путем переговоров, наследник при помощи отцовских воинов развязал с Сен-Жилем настоящую войну. Провансальцы умудрились завладеть крепостью Араима, и в этой крайности граф Триполийский был вынужден обратиться за поддержкой не только к правителю Дамаска, давнишнему своему союзнику, но и к смертельному врагу – Нуреддину, с просьбой о помощи в захвате крепости. Несмотря на то, что очень скоро Бертран и его сестра были пленены Нуреддином, все владения графу Триполийскому возвращены, а справедливость восторжествовала, отношения франков с армией покойного графа Тулузского так и не наладились.
Хуже нестерпимо оскорбительного нападения провансальцев на франкские владения было только то, что оно вынудило франков обратиться к нехристям ради воцарения справедливости! И можно было биться об заклад, что, раз одержав победу в Центральной Сирии, Нуреддин уже никогда не позабудет дорогу сюда.
