– У Петунии течка.
Джона оторвался от своих грез и вернулся в настоящее:
– Только не говорите, что он ее обрюхатил.
– Ничего подобного. Слава богу! И меньше всего она нуждается в том, чтобы твой уродище лишил ее шансов произвести на свет чемпиона.
– Мой пес – не уродище. А вот ваша…
– Изящная как кнопочка, – вмешалась Эйвери. – Чемпиона, говорите? Крутенько. Будь она моей, я бы все силы приложила, чтобы держать ее подальше от похотливых кобелей. Ведь, случись что, такой мохнатый великан превратится в сущего зверя.
Она ворковала так ласково, успокаивающе, с неповторимой нью-йоркской изысканностью, что сбитая с толку хозяйка Петунии прикусила язык. Затем она перевела взор с Эйвери на Джону. И посмотрела на него так, словно впервые увидела. Точнее, вперилась взглядом в его мощную волосатую грудь.
Джона шагнул назад, а она мотнула головой, словно стряхивая наваждение:
– Просто держи своего урода на поводке. Или я подам на вас в суд.
После этих ее слов Джона перестал отступать и шагнул вперед, так что она была вынуждена смотреть на него снизу вверх.
– Секундочку, леди. Если вы будете держать вашу Пендунию…
– Петунию, – поправила его Эйвери.
– Петунию так Петунию. Если будете держать ее дома, пока у нее течка, а не таскать в своей долбаной сумке, тогда мой пес на нее и не взглянет. И он отнюдь не урод. А замечательный пес. Выдающийся. Преданный, любящий, добрый. Вам с вашей крысой таких не видать, как своих ушей!
Возмущенная собачница удалилась, волоча под мышкой свою любимицу.
– Вау! – Джона пригладил мокрые от пота волосы, понимая, что вспотел не только от бега. Он посмотрел на Халла, а тот ответил ему отчаянным взглядом, потому что объект его воздыханий утащили прочь.
– Мой пес.
Джона вопросительно посмотрел на Эйвери. Она лизнула мороженое и озорно улыбнулась.
– Что-что?
– Ты сказал про Халла «мой пес». Теперь не отвертишься.
Она привстала на цыпочки, похлопала его холодной ладонью по груди и поцеловала. Ее горячие губы пахли мороженым, летом и чем-то еще непередаваемо сладким. Вызывали такое же ощущение уюта, как его родная бухта. Затем ее рука скользнула по его груди, а ноготки больно цапнули за волоски.
Она пошла обратно, к своему отелю, оборки ее юбочки хлопали вверх-вниз, словно приглашая его следовать за нею. Затем она сказала:
– Твой пес – большой простофиля, Джона Норт. Как и его хозяин.
– Вроде недавно ты называла меня сущим зверем?
Эйвери даже не попыталась сказать, что имела в виду Халла.
– Я занимаюсь связями с общественностью. То есть приходится расхваливать средненькие продукты, пока они не начнут благоухать, как розы. И теперь ты понял, что я свое дело знаю.
И она пошла прочь, покачивая бедрами. Волосы ее развевались, каблучки цокали по горячей плитке. Джона остался в недоумении, и все же у него отчего-то потеплело на душе. Он рыкнул и продолжил свою пробежку. И прибавил скорости.
Эйвери вошла в «Тропикану» слегка раскрасневшейся после короткой перепалки с Джоной. Она собиралась принять холодный душ, чтобы смыть солнцезащитный крем и следы от мороженого, да и вообще привести себя в порядок перед разговором с матерью, но сначала остановилась у бассейна. В полдень рядом с ним никого не было. Поэтому она окунула липкие руки в кристально чистую воду и чуть не упала, когда увидела, что неподалеку в белом шезлонге лежит Клаудия.
– Какая встреча! – поприветствовала она подругу.
Клаудия ответила, словно откуда-то издалека:
– Крошка, привет. Как дела?
Эйвери села в шезлонг рядом с Клаудией и рассказала ей о происшествии с Петунией.
– Значит, у вас с Джоной все идет хорошо, – заметила Клаудия.
– Вроде да, – согласилась Эйвери и сама услышала свой вздох. И уточнила: – То есть если нужен мужчина для курортного романа, то он вполне подойдет, так?
Клаудия задумчиво кивнула:
– Только не забывай о здравом смысле.
Эйвери пнула ногой кресло Клаудии.
– Меня поверг в шок его рассказ об одной такой истории пару лет назад.
– Было дело. А ты старалась узнать подробности?
– Очень.
– Ее звали Рейчел.
– Знаю.
– Она жила с ним здесь несколько месяцев.
Месяцев? Несколько?
– Тоже была очень симпатичная. Загорелая, с роскошными темными волосами, ноги от ушей. Настоящая амазонка. На полфута выше тебя. Фигурка что надо, ты бы зарыдала, ее увидев. И харизматичная! С энергетикой, какой ни у кого больше не видела.
– Ладно, о’кей. – Эйвери потянулась и прикрыла ладонью улыбающийся рот Клаудии. – Все поняла. Она была великолепна.
Клаудия отпрянула, продолжая усмехаться:
– Клевая телка. Но совсем не подходящая для Джоны.
– Почему? – Эйвери призадумалась, подойдет ли она, горожанка, такому пляжному мальчику. Однако долго ломать голову над этим вопросом она не стала.
– По-моему, она просто дожидалась здесь, когда ее босс в Сиднее по ней соскучится и будет готов на все, лишь бы вернуть ее обратно.
– Но разве они не вместе с Джоной туда поехали?
– А почему бы ей было не взять его в Сидней, если там такого мужика днем с огнем не сыщешь? Вдобавок он воспылал к ней чувствами и оказался упрямым как осел. – Глаза Клаудии сузились, и она добавила: – А ты сама-то этого не заметила?
– Чего? – Конечно, еще как заметила, но это для нее не имело значения. – Нет. А сейчас у тебя никаких мыслей нет?
– Пытаюсь сообразить.
– Ты была бы не ты, если бы что-то не придумала.
Клаудия пожала Эйвери руку, словно чтобы увериться в ее внимании, и сказала:
– Хочу лишь заметить, что он никогда так много не улыбался, как рядом с тобой. Да и ты… – Клаудия взглянула на лицо Эйвери, – цветешь и пахнешь.
Эйвери с деланым недовольством хлопнула Клаудию по руке и откинулась в своем шезлонге. Она смотрела на безоблачное голубое небо, и в голове ее вертелось все больше вопросов. Она взглянула на Клаудию, увидела слезы на ее лице, бросилась к ней и положила руку на плечо:
– Клод! Ты плачешь от счастья? Скажи мне, что это так!
Клаудия вскинула голову, вытерла глаза и улыбнулась. Это стоило ей немалых усилий. По крайней мере, теперь она расскажет подруге о своих делах.
– Ну правильно, – продолжила Эйвери. – Хватит себя сдерживать. Ну, в чем дело? У твоих родителей все в порядке?
Клаудия так сильно мотнула головой, что хлестнула себя конским хвостом волос по щекам.
