– Хм, нью-йоркскую секунду? А ты знаешь, что она вмещает в десять раз больше, чем секунда Лунной бухты?
– Ты собираешься в Штаты? – Он говорил шутливым тоном, но от мрачных ноток в его голосе у Эйвери сжалось сердце. Однако рано или поздно ей все равно придется уехать. Они не смогут избегать этого вечно.
Пиво, адреналин и то, что она не смотрела ему прямо в глаза, позволило ей промолвить:
– Не боишься, что будешь отчаянно по мне скучать?
Он поцеловал ее волосы и сказал:
– Нет смысла. Ты словно в черную дыру провалишься, и мы никогда больше не увидимся. А мне придется успокаивать тоскующую по тебе Клаудию.
Поставим вместе с ней тебе памятник. К тому же я – человек занятой, ты ведь знаешь?
Она это знала. А также знала, сколько времени он потратил на нее в последние недели. Поздно вставал, рано садился обедать, проводил с ней долгие чудные вечера. У Эйвери так заныло внутри, что она приложила руку к животу. А Джона обнял ее. Так они простояли несколько минут, просто впитывая тепло друг друга.
Затем Джона ткнулся подбородком ей в плечо, его дыхание щекотало ей ухо.
– Мисс Шоу, вы на самом деле пьете пиво?
Эйвери поднесла ко рту бутылку и сделала глоток.
Джона довольно ухнул.
– По-моему, тебе нравятся любительницы поозорничать. Или сжульничать. Бросить вызов общественному мнению. Или… Все, я выдохлась.
Повисла секундная пауза, а затем он промурлыкал:
– Ты мне нравишься.
А когда сердце Эйвери готово было взорваться, она заставила себя сказать:
– Как тебе будет угодно.
Он рассмеялся, его ха-ха-ха горошинками проскакало по ее рукам, а он отстранился и ушел прочь.
У Эйвери сладко ныло в груди, когда она смотрела ему вслед. Когда наблюдала, как он присоединяется к гостям, останавливается поболтать. Настоящий мужчина. Замечательный, подумалось ей, судя по его подаркам, которых никто у него не выпрашивал. Яхту он дал просто потому, что мог это сделать. Без всякой помпы. Без театральщины. Отдал дань вежливости добрым знакомым.
И она нравилась этому мужчине.
А он нравился ей. Рядом с ним ей становилось легко, безопасно. Она ощущала собственную значимость. Ее охватывало желание. Влечение к нему. Она сама себе поражалась, когда находилась рядом с ним. И для всего этого ему даже не пришлось особо стараться.
Сексуальная композиция «Смотрю только на тебя» группы «Фламинго» звучала из динамиков рядом. Справа от нее раздался громкий смех. Капли с запотевшей бутылки с пивом падали на ее ноги.
И, наслаждаясь происходящим, едва дыша, с замирающим сердцем, остро ощущая каждое мгновение бытия, Эйвери Шоу чувствовала, что влюбляется впервые в жизни.
Джона видел, что Эйвери над чем-то смеялась вместе с Тимом и его бойфрендом Роджером. Пыталась примирить Люка и Клаудию. Очаровывала юношу – разносчика мороженого и шайку парней с косичками, жаждущих купить лотерейные билеты, хотя им явно следовало обратить внимание на фланирующих рядом смазливых туристок.
Не то чтобы он никого больше не замечал. И видел не только Эйвери. В кружевном платье кремового цвета, под которым мерцала ее кожа. А ее волосы словно водопад стекали ей на спину. И браслет из серебристых бусинок на ее запястье поблескивал при каждом ее движении.
Но ему приходилось всеми силами сдерживаться, чтобы не утащить ее в какое-нибудь укромное местечко. И там крепко обнять.
Вместо этого он сделал большой глоток пива.
В общем, ничего смешного. Его чертовски пугали собственные чувства. Он просто не узнавал Эйвери. Она преобразилась в настоящую волшебницу. А разве не чудо, если флегматичный народец из Лунной бухты благодаря ей превратился в кипящую радостью карнавальную толпу?
Она была не прежней его Эйвери, а кем-то другим: отличной пловчихой, путешественницей, докой в рекламе, причем на самом жестком в мире рынке. Оказывается, ее жизнь была ярче, полнее, эффектнее, чем он мог себе представить.
Все становилось ясным как дважды два. Он просто ее толком не рассмотрел. Предпочитал наблюдать, как легко она поддается его чарам. Как охотно дарит ему свое время. Льнет к нему. И как он, впервые за полдюжину лет, считал возможным ради нее оторваться от своего бизнеса.
Но этим вечером у него словно открылись глаза.
Эйвери, которая к нему прижималась, в Нью-Йорке сама себя сотворила. Ему казалось, что она едва ли не родилась в бикини, а на самом деле она была общительной светской женщиной, принцессой Парк-авеню. И теперь она расцвела благодаря яркому свету и вниманию гостей.
Словно дернули за шнур подвесного лодочного мотора и вернули его к жизни – так и Джона кашлянул и шагнул назад, едва не натолкнувшись на старинную бочку из-под рома. Одну из его бочек, коллекционных. Он присмотрел их и решил купить. Сделал своими.
Он просто расслабился. Зазнался. Довольствовался тем, что видит Эйвери, хочет ее и ничто не может ему помешать. Забыл, что она туристка. Что вьет из него веревки. Даже ее насмешки над Люком не заставили его насторожиться.
Он игнорировал все тревожные сигналы. Когда поцелуи Эйвери, ее нежная кожа и сосредоточенность на нем одном возвращали грезы прежних времен. Когда он таял от ничем не омраченного наслаждения. Когда она ничего от него не требовала. Когда его не связывали никакие обязательства. Когда все было просто, легко и свободно.
Она словно почувствовала его взгляд, как будто он приказал ей остановиться. Ее щеки порозовели, она посмотрела на него, и ее глаза заблистали. Она приветственно подняла бутылку с пивом. В этот момент кто-то встал между ними, закрыв их друг от друга, а Джоне показалось, что его легкие наполнились водой.
Он повернулся и пошел прочь от бочки для рома. Остановился только там, где мог спокойно поразмыслить. Нашел такое место среди девиц из отеля на Зеленом острове. Их компанию не заботило, что он не участвует в беседе, они были как мальчишки.
Очаровательные девочки, подумал он, и манера говорить у них была как у него. Очаровательные, как его родная бухта. Но она находилась слишком далеко от остального мира, и прикипеть к ней душой мог только очень ее любящий человек. Эйвери же скоро вернется в страну, которой она принадлежит, а ему останется только ходить туда-сюда в одиночестве по своему дому. И так – всю жизнь.
Но такая жизнь стала ему надоедать.
И однажды утром он пробудился, а рядом была Эйвери.
Теперь инстинкт самосохранения направлял его в другую сторону. Требовал вернуться к тому, что ему претило, что он хотел раз и навсегда забыть.
Он входил в это состояние каждую ночь, после ухода его матери. Все его чувства коченели, когда он в темноте ждал возвращения с моря отца, не уверенный, что дождется. И однажды отец правда остался в океане навсегда.
