Как ни строг был к нам отец Владимир, но и пошутить любил. Как-то раз пришла к нему Матрена наша, а тут надо сказать, что уж сильно склочная баба была эта Матрена. Мужика своего совсем забила, он уже и горелку попивать начал – от такой жены и святой бы запил. А как выйдет Матрена на улицу, так собирайтесь, люди добрые, на бесплатный цирк: враз склока да брань, а порой и до драки доходило. И вот пришла Матрена к отцу Владимиру: «Помоги, – говорит, – батюшка, чтобы не браниться мне. Знаю, грех это, а невмоготу, точно сам нечистый за язык тянет». Выслушал отец Владимир бабу да и дал ей пузырек со святой водой. Как только, значит, захочется Матрене браниться, должна она из пузырька этого святой воды в рот набрать и держать во рту, пока охота не пройдет. Послушалась баба глупая батюшкиного совета – сразу тише у нас в Лопатнях стало, а вскоре и мужик ее горелку пить забросил. Все село потешалось, глядючи, как Матрена за пузырек хватается. С полным-то ртом воды особо не побранишься, да Матрена поверила, что святая вода ее от брани вылечила, да и за святого батюшку нашего почитала.
А еще с отцом Владимиром всякие неурядицы приключались. Ни сам батюшка, ни матушка попадья хмельного в рот не брали, и не то что горелки, а и пива даже на Николу Вешнего, и только любили принять за праздничным столом в Рождество по маленькой рюмочке вишневой настойки.
Как-то готовила матушка Наталья настойку, да и выкинула пьяные вишни, а курицы их склевали. Склевав же, пошатались по двору, пошатались и заснули, только что не храпели. Матушка – в слезы: мор птицу побил. И соседки перепугались, что к ним беда перейдет. Вместе ощипали куриц – зачем перу пропадать? – и уже собирались зарыть, как те просыпаться начали. Долго еще по поповскому двору голые курицы расхаживали, народ смешили.
Да что тут говорить, любили мы нашего батюшку, хоть и строг он к нам был, и когда злая хворь на отца Владимира накинулась, всем селом его лечить пытались. И бабку Иринью, шептуху нашу, к нему приводили, и доктора из города приглашали, да только грызла хворь нашего батюшку и отступать не собиралась. Думали было к Пахому, колдуну нашему, на поклон пойти, да тут батюшка, как ни плох был, а воспротивился: «На все, – сказал, – воля Божья, а у колдуна лечиться не пристало православному человеку».
Хворь все нутро батюшкино изгрызла, высох он, с лица спал, и стал как будто старец древний, пусть и годами не стар был. И видели люди, как во время службы вдруг выступит пот на лбу батюшки, а бывало, что и сгибался он от боли. Болел у отца Владимира живот, а почему болел, о том и доктор из города сказать не смог, а я так думаю, что поселился у отца Владимира в животе червь животный, который и грыз батюшкино нутро, и изгрыз бы все, если бы не помощь Божья за наши молитвы. Мы уж и не надеялись ни на что и думали, что скоро похороним нашего батюшку, как чудо случилось. А и как не случиться было чуду, если мы всем селом за батюшку нашего молились!
Случилось чудо аккурат в Иванов день – самое время для чудес. В каждом селе свой престольный праздник: у нас в Лопатнях на Николу гуляют, в Клинищах – на Илью, а на Ивана – в Забродье. Вот и шел наш Петька-пьяница с гулянья забродского домой, в Лопатни. Петька так выпить любил, что ни одного праздника не пропускал, а уж пройти три версты, если там тебя ожидает бесплатное угощение, пьянице только в радость. Каждому известно, что с пьяными недобрики [1] пошутить любят: то водить его станут, так что он, бедолага, всю ночь вокруг родной деревни бродит, а домой попасть не может; то на печку сажают. Вы спрашиваете, как на печку сажают? Приходите к нам в Лопатни на Николу Вешнего, когда мы пиво варить начинаем, да сразу – к Ваське Шевцову в избу, а когда обратно пойдете, так и узнаете, как недобрики пьяных на печку сажают.
Вот и Петьку нашего сажали. Неподалеку от Малых Криниц, как раз как из них в Лопатни идти или из Лопатней в Криницы, Сережино озеро. Озеро красивое и рыбой богато, в нем и криничные, и лопатенские ловят, а ребятишки аж из самого Забродья летом купаться бегают, и думать не думают, что далеко это, а надо бы на огороде матери помочь или в лес по ягоды сходить – варенье то малиновое да пироги с черникой всем по нраву. Так вот, шел наш Петька из Малых Криниц домой в Лопатни, в Криницах-то свадьбу играли, вот Петьку туда и занесло. Шел пьяненький со свадьбы, а навстречу ему – дядька его покойный. «Да ты, – это дядька говорит, – племяш, на ногах не стоишь! Пойдем, провожу тебя до дома». Петька и пошел с дядькой своим, а того спьяну не вспомнил, что дядька уже год как в могиле. Пришли они в избу, – это Петьке так видится, что в избу, – Петька лапти снял, портянки размотал, да и залез на печь спать. Проснулся утром наш Петька от холода. И немудрено: спал он на Большом камне, что ровно посередине Сережина озера.
Петька, значит, на камне сидит, рядом лапти стоят и портянки аккуратненько так расстелены, а сам – сухой, и одежда сухая, точно и не посередине озера, а дома на печке спал. Рыбаки его к берегу свезли. Так что, если придете к нам в Лопатни на Николу Вешнего да и соберетесь домой затемно, может, и сами узнаете, как недобрики на печку сажают.
Шел, значит, наш Петька из Забродья в Лопатни Иваньевской ночкой, вдруг к нему под ноги – кот. Шерсть у кота желтая, и глазища желтые в темноте светятся. Трется кот о Петькины ноги да песни поет по-своему, по-кошачьи. Петька-пьяница – мужик добрый, пожалел он животину, взял кота на руки, приласкал да и понес домой в Лопатни – пропадет, решил, котяра в лесу, либо лиса задерет, либо сам сгинет. А как до Лопатней дошел, так кот с Петьки спрыгнул и прямо на батюшкин двор, только желтый хвост мелькнул. Звал его Петька, звал, да кот как сквозь землю провалился. И как только он исчез, так все черное небо на Лопатнями частыми золотыми звездочками усеялось. Петька глазам своим не поверил: то темно было, хоть глаз выколи, а тут засияло небо золотым светом. Ну да в Иваньевскую ночку и не такие чудеса случаются. Утром Иванова дня вышли во двор батюшка с матушкой попадьей, и, как и Петька ночью, глазам своим не поверили: весь двор их усыпан желтыми цветами зверобоя. Откуда ему взяться? Матушка Наталья и не думала зверобой на дворе сажать, да и кому такое в голову придет, когда его и в поле полно!
Собрала матушка Наталья желтые цветки, что-то засушила, что-то батюшке заварила. И стал батюшка наш от этого чая из зверобоя выздоравливать. Через пару недель и следа от злой хвори не осталось, так что когда Ильинскую службу служил наш батюшка, то никто не видел у него пота на лбу, а глядели мы изо всех сил – беспокоились за него.
Вы спросите, верно, что это за кот такой желтой шерсти да с желтыми глазами? А это, я вам скажу, клад был. Клады же частенько пьяным открываются, как припозднится пьяный, так ему то золотой конь привидится, то сундучок, полный золотых монет, с боку на бок переваливается, дразнится, а в руки не дается. Вот и открылся клад Петьке нашему, да не монетами золотыми обернулся, а частыми звездами да желтыми цветами – здоровьем батюшки нашего, за которого мы всем селом молились.
Иваньевская ночка,
Мала-невеличка,
Золотыми звездами
Небо усыпает.
А Ивановым днем
Золотым теплом
