И нынче утром, как и всегда летом, встал Кирьян очень рано, дождался, когда над тихими водами большого озера покажутся солнечные лучи, и вышел из дому. Как я уже сказал, Кирьян очень любил в такой вот ранний час побродить где-нибудь один. И не по нелюдимости своей, отнюдь нет, а только вот просто чтобы хоть немного иногда побыть наедине с самим собой, немного поразмышлять, подумать о жизни, о прошлом, настоящем и будущем. Однако же первым делом заглянул все-таки Кирьян на свою конюшню – там, как и всегда, все было в полном порядке. Лошади спали еще, и Кирьян тихонько отворил ворота и так же тихонько, чтобы раньше времени не потревожить животных, прошел внутрь. Во сне некоторые обитатели стойл фыркали, иные даже храпели словно люди, но большинство только тихо посапывало. Добрый Кирьян даже умилился на эту идиллическую картину утреннего покоя во вверенной ему конюшне. Так же тихо, как и вошел, Кирьян вышел из конюшни и затворил за собой тяжелые ворота.
Через пару часов, Кирьян знал это, придут работники, проснутся лошади и закипит, забурлит на конюшне жизнь. Но это будет только через пару часов, пока же пусть кони, кобылы и жеребята поспят еще немного. Вышел Кирьян и направился берегом озера к другому краю деревни – туда, где высилась совсем новая, несколько лет назад выстроенная в связи с, что называется, веяниями времени, водонапорная башня из красного кирпича. К ней и шел Кирьян, чтобы в этот рассветный час полюбоваться на красавца аиста, что поселился там в нынешнем году вместе с семейством. Вообще-то до наших краев северных птица эта по весне долетает нечасто, однако ж в эту весну, глянь-ка, прилетала и даже по лету уже потомство вывела. А красивая до чего, так это словами и описать невозможно. Вот на аистов и на птенцов их и шел полюбоваться нынче утром добрый Кирьян. Но еще на подходе к красной водонапорной башне ощутил Кирьян что-то неладное – печально курлыкал красавец-аист, а аистиха вторила ему еще более печально. Когда Кирьян приблизился к башне с гнездом, то увидал, к ужасу своему, что из гнезда торчит лишь одна голова аистенка, тогда как их должно там быть две – совсем недавно у наших аистов родились двое аистят. И что же – сейчас в гнезде был только один из них, а взрослые аисты стояли под башней и печально курлыкали.
Кирьян был не только добрым, но и довольно-таки смышленым – сразу понял он, в чем дело: понял, что это один из двух аистят нынче выпал из гнезда. Да вот и он, этот выпавший маленький аист – лежит и грустными глазами смотрит на маму с папой, а те в свою очередь с мольбой в глазах глядят на подошедшего Кирьяна. Человек в отличие от птицы не наделен способностью летать, однако у человека есть другая способность, которой птица лишена – птице даны крылья, а человеку даны руки и этими руками человек может брать те или иные предметы. И Кирьян, чтобы помочь аистам, воспользовался своими руками: подобрал с травы бедного аистенка и по специальным скобам, что предусмотрительно оставили в красных кирпичах строители башни, бережно прижимая аистенка к груди, вскарабкался на самый верх, к аистиному гнезду. Там Кирьян аккуратно пристроил несчастного птенца на положенное место и спустился вниз под благодарный крик взрослых аистов, счастливым образом вновь обретших своего аистенка. Однако только стоило Кирьяну спуститься на землю, как услыхал он жалобное мяуканье. Конечно, это где-то плакала кошка – потерялась ли или еще какая неприятность с нею приключилась, но понял Кирьян, что и это животное нынешним утром нуждается в его помощи.
Осмотрелся Кирьян, пытаясь понять, где же это кошка так жалобно мяукает, и смекнул, что кошкин плач доносится со стороны старого сарая – того самого сарая, что чернеет неподалеку. Туда и направился добрый Кирьян, желая узнать причину горя кошки и если помощь понадобится, то, конечно, помочь. Подойдя к старому сараю, Кирьян понял, что не ошибся – действительно, мяуканье доносилось отсюда. Но откуда именно? Это еще Кирьяну предстояло узнать. Стал он обходить сарай, завернул за покосившуюся стену и тут моментально сообразил, откуда раздается такое жалобное и пронзительное мяуканье – оно шло из-под самой крыши старого сарая. А стало быть, чтобы увидеть кошку и понять причину ее горя, предстояло забраться под крышу сарая. И для этого надо было в первую голову раздобыть где-то приставную лестницу. Конечно, дома у Кирьяна такая была – новая и большая. И на конюшне было несколько приставных лестниц. Однако плач кошки с каждой секундой становился все пронзительнее и, вместе с тем, как это ни странно, все печальнее. Медлить было нельзя. И даже быстро бежать на конюшню или же домой за лестницей было некогда. Тогда Кирьян решил попробовать забраться по стене без помощи лестницы – все-таки бревна сарая могли позволить сделать это. Так и поступил Кирьян. И хорошо, что решился он на это действие, потому что добраться до крыши ему удалось, а там увидел он такую вот картину: несчастную рыжую кошку старой Силантьевны прижало полусгнившим и отвалившимся уже крыши сарая бревно. И не просто прижало, что было бы еще полбеды, а с каждой минутой прижимало все сильнее и сильнее. Без всякого преувеличения можно сказать, что если бы в это время не забрался Кирьян под крышу старого сарая, не пришел на помощь бедной кошке, да даже если бы просто отправился на конюшню или домой за приставной лестницей, то старая Силантьевна просто-напросто лишилась бы своей кошки раз и навсегда. Но Кирьян пришел вовремя. Очень аккуратно одной рукой приподнял он полусгнившее бревно, другой же рукой бережно взял рыжую кошку старой Силантьевны. Кошка же, надо сказать, едва завидев Кирьяна, перестала мяукать, а стала своими глазами-изумрудами пристально смотреть на своего спасителя, полностью доверившись конюху. Кирьян между тем понимал, что забраться на крышу и вытащить кошку из-под бревна – это еще только полдела. Главное же было – теперь вместе с кошкой спуститься вниз. Оно, конечно, можно бы было кошку и отпустить; верно, она бы и сама смогла найти дорогу с крыши сарая, когда бревно ей уже не было помехой, однако Кирьян пока что опасался отпускать рыжую кошку старой Силантьевны из своих рук, опасался в силу того, что надо было кошку эту еще внимательно осмотреть – не повредило ли ее бревно. И стал Кирьян спускаться вниз – медленно, не спеша, переступая с бревнышка на бревнышко и держа при этом кошку. И таки добрался до земли, не оступившись и не уронив рыжую страдалицу. Внизу Кирьян внимательно осмотрел и старательно ощупал бедную зверюшку. Кошка ведь по строению организма своего не очень сильно отличается от лошади, а организм лошади Кирьян знал как никто другой.
Только убедившись, что кошка старой Силантьевны цела и невредима, Кирьян отпустил ее. Но кошка ушла не сразу – прежде она благодарно мяукнула и ласково потерлась о Кирьяновы штаны. Потом сверкнула глазками-изумрудами и только после этого куда-то побежала по тропинке вдоль забора. Кирьян посмотрел ей вслед, дождался, пока кошка скроется за поворотом и только после этого пошел дальше. Вскоре оказался Кирьян возле крайнего дома в деревне – того самого дома, где жил старик Лаврентий, известный на всю округу своим нелюдимым и угрюмым нравом. Кирьян бросил взгляд на окна дома Лаврентия и хотел уже было идти дальше, как услыхал, что прямо под забором, который отгораживал Лаврентьев дом от деревенской дороги, кто-то возится.
Кирьян наклонился и к великому удивлению своему, разглядел в траве маленького щенка. «Ну и утро нынче выдалось», – подумал Кирьян. Подумал так, потому что понял: и здесь нужна его помощь – щенок ведь запутался в густой траве, что росла под забором. «И чей это щенок?» – сам себя спросил Кирьян, вызволяя беднягу из травяного плена. И тут до Кирьяна донеслось ворчание, идущее откуда-то из-за забора, – сомнений не было: так ворчать мог только один человек в деревне, так ворчать мог только старик Лаврентий. Оно, впрочем, было и неудивительно, ведь за этим забором дом Лаврентия и стоял. Кирьян еще подумал, и чего это старик разворчался в такую рань, как тут же уловил причину этого ворчания в словах Лаврентия: ворчун сетовал на исчезновение недавно родившегося щенка.
