– Сефрении было около девяти, когда на свет появилась
ее сестра, и с того мгновения, когда она впервые увидела Богиню-Дитя, она всю
свою жизнь посвятила служению ей. – При этих словах в голосе мага
промелькнула странная нотка боли. – У Афраэли почти не было
младенчества, – продолжал он. – Она родилась с умением говорить – во
всяком случае, так казалось – и невероятно скоро начала ходить. Ей неудобно
было проходить через младенчество, а потому она просто перешагнула через такие
досадные мелочи, как режущиеся зубки или наука ползания. Она хотела быть
ребенком, а не младенцем. Я был несколькими годами старше Сефрении и уже
погрузился в учебу, однако пристально наблюдал за ними обеими. Нечасто ведь подворачивается
возможность понаблюдать, как растет богиня.
– Весьма редко, – согласился Спархок. Заласта
улыбнулся.
– Сефрения все время проводила со своей сестрой.
Очевидно было с самого начала, что между ними существует некая особая связь.
Одна из странностей Афраэли такова, что она принимает подчиненное положение,
присущее ребенку. Она богиня и могла бы повелевать, но не делает этого. Ей
почти доставляет удовольствие, когда ее распекают. Она послушна – когда ей это
выгодно, но порой становится совершенно невозможной – быть может, для того,
чтобы напомнить окружающим, кто она такая на самом деле. – Спархок
вспомнил стайку фей, опылявших цветы в дворцовом саду в Симмуре. –
Сефрения была здравомыслящим ребенком и казалась старше своих лет. Подозреваю,
что Афраэль еще до своего рождения готовила сестру к ее миссии. Сефрения стала
Афраэли самой настоящей матерью. Она заботилась о ней, кормила ее, купала – что
вызывало иногда ожесточенные споры между ними. Афраэль терпеть не может
купаний, да они ей на самом деле и ни к чему – она ведь может заставить грязь
исчезнуть, если пожелает. Не знаю, заметил ли ты, но на ногах у нее всегда
пятна травяного сока, даже когда травы вовсе нет. По каким-то причинам, которых
я постичь не в состоянии, ей нужны эти пятна. – Стирик вздохнул. –
Афраэли было около шести, когда Сефрении и в самом деле пришлось заменить ей
мать. Мы трое гуляли в лесу, когда толпа пьяных эленийских крестьян напала на
селение и перебила всех его жителей.
У Спархока перехватило дыхание.
– Это кое-что объясняет, – пробормотал он, –
хотя и приводит к другим необъяснимым вещам. Что подвигло Сефрению после такой
трагедии взяться за тяжкий труд обучения многих поколений пандионских рыцарей?
Заласта пожал плечами.
– Вероятно, так приказала ей Афраэль. Не заблуждайся на
ее счет, принц Спархок. Афраэль может притворяться ребенком, но на самом деле
она отнюдь не дитя. Она послушна, когда ей это выгодно, но не забывай, что
окончательные решения принимает всегда именно она, и неизменно получает то,
чего хочет.
– Что было после того, как уничтожили ваше
селение? – спросил Спархок.
– Какое-то время мы бродили в лесу, а потом нас приняло
другое стирикское селение. Как только я удостоверился в том, что девочкам
больше ничто не угрожает, я отправился продолжать свои занятия. Я не виделся с
ними много лет, и когда мы встретились снова, Сефрения уже стала той прекрасной
женщиной, какой ты знаешь ее сейчас. Афраэль тем не менее оставалась ребенком,
ни на день не став старше со времен нашего детства. – Заласта вновь
вздохнул. – Время, которое мы провели вместе детьми, было счастливейшим в
моей жизни. Воспоминания о нем посейчас укрепляют и ободряют меня в трудную
минуту.
Он поглядел на небо, где уже загорались первые звезды.
– Прости, принц Спархок, но я покину тебя. Сегодня
вечером мне хочется остаться наедине с моими воспоминаниями.
– Конечно, Заласта, – ответил Спархок, дружески
положив руку на плечо стирика.
– Мы обожаем его, – сказала Даная.
– Почему же тогда ты скрывать от него, кто ты такая?
– Не знаю, отец. Может быть, потому, что у девушек
должны быть свои секреты.
– Знаешь, это довольно бессмысленно.
– Да, но я и не обязана поступать осмысленно. В том-то
и состоит приятная сторона всеобщего обожания.
– Заласта считает, что нам необходим Беллиом. –
Спархок решил перейти прямо к делу.
– Нет, – очень твердо сказала Афраэль. – Я
затратила слишком много времени и сил, укрывая его в безопасном месте, чтобы
сейчас извлекать его на свет, едва переменится погода. Заласта всегда стремится
в подобных случаях применить больше силы, чем требуется на самом деле. Если
все, с чем нам предстоит иметь дело, – Тролли-Боги, мы управимся и без
Беллиома. – Спархок открыл было рот, собираясь возразить, но она подняла
руку. – Это мне решать, Спархок.
– Я могу отшлепать тебя и заставить передумать, –
пригрозил он.
– Не можешь, если только я сама тебе это не
позволю. – Афраэль помолчала и вздохнула. – Тролли-Боги все равно не
будут долго нам докучать.
– Вот как?
– Тролли обречены, – пояснила она печально, –
а когда их не станет, лишатся силы и Тролли-Боги.
– Отчего же тролли обречены?
– Потому что они не могут измениться, Спархок. Нравится
нам это или нет, но таков уж этот мир. Те, кто существует в нем, должны
меняться – или сгинуть. Так произошло с древними людьми. Им на смену пришли
тролли, потому что те не могли измениться, а теперь наступает очередь троллей.
Природа их такова, что для жизни им нужно много свободного пространства: на
одного тролля около двадцати лиг в поперечнике. И этот кусок земли он ни за что
не станет делить с другим троллем. Для них на земле осталось слишком мало
места. Мир населен эленийцами, и вы вырубаете леса, чтобы строить жилища и
расчищать поля для посевов. Будь люди только стириками, тролли еще сумели бы
выжить. Стирики не вырубают лесов. – Она усмехнулась. – Отнюдь не потому,
что мы так любим деревья, – просто ваши топоры лучше наших. С той минуты,
как вы, эленийцы, открыли секрет изготовления стали, тролли – и Тролли-Боги –
обречены.
– Это прибавляет веса предположению, что Тролли-Боги
могли заключить союз с нашим врагом, – заметила Сефрения. – Если они
понимают, что происходит, они, вероятно, приходят в отчаяние. Само их
существование зависит от того, выживут ли тролли.
– Это объясняет кое-какие мучившие меня
неясности, – пробормотал Спархок.
– И какие же? – спросила Сефрения.
