Пондия Субат источал неодобрение. Эмбан и Вэнион отчетливо
ощущали это, хотя лицо и манеры первого министра оставались дипломатично
бесстрастными. Император Сарабиан, как и обещал, поговорил по душам со своим
первым министром, и теперь Пондия Субат готов был лезть из кожи, только бы
показать свою готовность к совместным действиям и скрыть свои истинные чувства.
– Подробности весьма обыкновенны, лорды, –
неодобрительным тоном говорил он, – но, впрочем, подробности ежедневной
деятельности правительства неизбежно будут таковы, не так ли?
– Разумеется, Пондия, – пожал плечами
Эмбан, – тем не менее, согласись, эти обыденные подробности, сведенные
вместе, выражают совокупную картину образа правления. Из того, что я видел
сегодня утром, я уже могу сделать некоторые выводы.
– Вот как? – голос Субата прозвучал совершенно
бесстрастно.
– Судя по всему, главенствующий принцип здешнего
правительства – защита императора, – продолжал Эмбан. – Мне знаком
такой принцип, поскольку он совпадает с тем, который управляет нашим мышлением
в Чиреллосе. Церковное правительство существует почти исключительно для того,
чтобы защищать архипрелата.
– Возможно, и так, ваша светлость, но вы должны
признать, что существуют определенные различия.
– О да, конечно, но то, что император Сарабиан не так
могуществен, как архипрелат Долмант, не так уж существенно изменяет основную
картину. – Глаза Субата слегка расширились, но он тотчас овладел
собой. – Я понимаю, что подобная идея чужда тебе, Пондия, – вкрадчиво
продолжал Эмбан, – однако архипрелат говорит от имени Бога, и это делает
его могущественнейшим человеком на земле. Конечно, это чисто эленийский взгляд
на вещи, и вполне вероятно, что он имеет очень мало общего с реальностью. Тем
не менее, пока мы все верим в это – это правда. Именно этим и занято наше
церковное правительство. Мы прилагаем изрядную долю усилий к обеспечению того,
чтобы все эленийцы продолжали искренне считать Долманта голосом Бога. Покуда
эленийцы верят в это, архипрелатству ничто не грозит. – Толстяк священник
ненадолго задумался. – Если ты не против выслушать одно мое наблюдение,
Пондия Субат, я сказал бы, что ваша главная проблема в Материоне коренится в
том факте, что у вас, тамульцев, светский склад ума. Ваша церковь имеет весьма
незначительное влияние, быть может, потому, что вы не можете приучить себя к
мысли, что какая-то власть может быть равной императорской или даже выше ее. Вы
изъяли элемент веры из своего национального характера. Сам по себе скептицизм
не так уж плох, но он склонен выходить из повиновения. Стоит вам скептически
отнестись к своему богу – или богам – как скептицизм перехлестывает через край,
и люди начинают подвергать сомнению другие вещи – как, например, правоту
правительства, мудрость императора, справедливость налоговой системы и тому
подобное. Иными словами, император должен быть обожествлен, и тогда церковь и
государство станут единым целым. – Эмбан хохотнул с некоторым
самоуничижением. – Прости, Пондия Субат. Я вовсе не хотел читать
проповеди. Боюсь, это издержки моего ремесла. Суть в том, что и тамульцы, и
эленийцы совершили одну ошибку. Вы не сделали своего императора богом, а мы не
сделали нашего архипрелата императором. И мы, и вы обманули людей, поставив над
ними неполную власть. Они все-таки заслужили лучшего. Однако я вижу, что у тебя
много дел, а желудок настойчиво напоминает мне, что уже время обеда. Мы еще
поговорим с тобой – и очень скоро. Пойдем, лорд Вэнион?
– Эмбан, ты что же, и вправду считаешь так, как только
что наговорил? – шепотом спросил Вэнион, когда два эленийца покинули
министерство.
– Пожалуй, что нет, – пожал плечами Эмбан, –
но надо же нам как-то расширить трещину в каменной скорлупе, которая окружает
мозг Субата. Я уверен, что предложение императора снести его голову с плеч
слегка открыло глаза Субату, но покуда он не начнет думать, вместо того чтобы
трусить по протоптанным дорожкам своих предвзятых мнений, нам не будет от него
никакого прока. Несмотря на его неприязнь к нам, он все же остается самым
важным человеком в правительстве, и я предпочел бы, чтобы он был на нашей
стороне. А теперь, Вэнион, не могли бы мы отвлечься от этой темы? Я решительно
проголодался.
– Все-таки он должен быть синий, – говорила Даная.
Держа на руках Мурр, она сидела на коленях у императора Сарабиана и смотрела
ему в глаза.
– Для эленийца – несомненно, но… – В голосе императора
звучало сомнение.
– Верно, – согласилась она. – К цвету кожи
тамульца больше подойдет…
– Только не красный. Скорее уж алый, быть может даже…
– Нет. Коричневый слишком темный. Это же бал, а не…
– Мы не одеваемся в темное на похоронах. Мы носим…
– В самом деле? Как интересно. Почему вы…
– Это считается оскорбительным для…
– Мертвым все равно, Сарабиан. Они уже принадлежат
другому миру.
– Можешь ты понять, о чем они говорят? – спросила
Элана у Спархока.
– Более или менее. Они думают об одном и том же, так
что им нет нужды договаривать фразы. Император Сарабиан радостно рассмеялся.
– Ваше королевское высочество, – сказал он
девочке, сидевшей у него на коленях, – вы самый лучший собеседник из всех,
кого я знаю.
– Благодарю, ваше императорское величество, –
ответила она. – Вы тоже, знаете ли, неплохи.
– Даная! – резко сказала Элана.
– Да ладно, мама. Мы с Сарабианом уже привыкли друг к
другу.
– Могу ли я надеяться… – задумчиво начал Сарабиан.
– Боюсь, что нет, ваше величество, – ответила
Даная. – Не хочу показаться непочтительной, но наследный принц для меня
слишком молод. Когда жена старше мужа, люди неизбежно начинают сплетничать. Он,
конечно, очень славный малыш, но я уже решила, за кого я…
– Уже? В таком-то нежном возрасте?
– Это помогает избежать недоразумений в будущем. Когда
девушки достигают брачного возраста, они обычно глупеют. Лучше уж решить все
заранее, когда еще можешь соображать, – верно, мама? – Элана
покраснела до кончиков ушей. – Моя мама начала готовить западню для отца,
когда была примерно моих лет, – пояснила Даная тамульскому императору.
– Это правда, Элана? – спросил Сарабиан.
– В общем, да, но не стоит говорить об этом вслух.
