– Единственное, что заставляет меня вообще обратить
внимание на него, – это его знаменитое расписание, – сказал
Спархок. – Прошлой зимой Долмант отправил меня в Ламорканд разобраться в
деятельности графа Герриха. Будучи там, я услышал все эти невероятные россказни
о Дрегнате. Судя по всему, наш доисторический ламорк начал являться примерно
тогда же, когда наш ученейший друг потерял след Скарпы. Эмуда такой полный
осел, что я только с содроганием и великой неохотой, но все же готов признать,
что он мог прийти к верному выводу.
– Но он исходил из неверных предпосылок,
Спархок! – возразил Эмбан.
– Меня, ваша светлость, интересуют исключительно его
выводы, – ответил Спархок. – Покуда они верны, мне нет дела до того,
как он их сделал.
– Сделать это раньше будет слишком рискованно,
Спархок, – говорил Стрейджен позже в тот же день.
– Вы двое часто рискуете, – возразил Спархок.
– Кабы еще было почто рисковать-то, – промурлыкал
Кааладор. – Коли мы сцапаем вожаков до срока, чего доброго, они возьмут,
да и отменят все энто дельце, и уж черта лысого мы словим, а не кого надоть.
Не-ет, мы тихонечко себе дождемся, покуда они откроют свой склад да почнут
раздавать оружжа.
– Оружжа? – моргнул Спархок.
– В этом диалекте нет слова «оружие», – пожал
плечами Кааладор. – Мне пришлось самому изобрести это словечко – просто
соответствия ради.
– Друг мой, ты перепрыгиваешь туда и обратно, точно
лягушка на раскаленном камне.
– Я знаю. Раздражает, верно? Дело вот в чем, Спархок.
Если мы схватим заговорщиков прежде, чем они вооружат толпу, они успеют
отсрочить мятеж и скрыться. Они подождут, соберутся с силами и назначат другой
день – о котором мы понятия не будем иметь. С другой стороны, как только они
начнут раздавать оружие, повернуть назад будет невозможно. На улицы выйдут
тысячи бездельников, большей частью под хмельком. Наши приятели-вожаки смогут
остановить их с тем же успехом, с каким можно остановить прилив. Само начало
этого мятежа сработает на нас, а не на наших таинственных приятелей.
– Они все же могут скрыться и бросить толпу на
растерзание волкам.
Кааладор покачал головой.
– Тамульское правосудие вершится без промедлений, а
покушение на императора будет сочтено наивысшей невежливостью. Несколько сотен
людей отправятся в руки палача, и после этого набрать новых сторонников им
будет просто невозможно. У них нет выбора. Как только они начнут, им придется
идти до конца.
– Нам будет трудно согласовать время.
– А-а, Спархок, дак енто ж дельце плевое, –
ухмыльнулся Кааладор. – Прям посередке города торчит храм. Он, похоже, по
самую маковку зарос пылюкой да паутиной – наши желтые братцы не больно-то
горячи бить поклоны богам. Тамошним жрецам только и делов, что торчать в храме,
наливаться под завязку и всяко куролесить. Вот они надерутся до зеленых
чертиков, и тут им стукает в башку – а не устроить ли службу. Они к колоколу, а
он, зараза, в двадцать тонн весом, ежели не больше, и вот какой-никакой жрец,
который меньше выпивши, хватает кувалду и давай лупить что есть мочи по колокольчику.
Гул стоит такой, что и покойник подскочит. Моряки, сказывают, слыхали его за
добрых десять лиг от города. Само собой, жрецы гоняют к колоколу, когда им
заблагорассудится, так что добрые горожане ужо привычные – коли колокол
зазвонил, не иначе, жрецы наклюкались. – Похоже, сам Кааладор устал от
своего просторечия. – В том-то и вся прелесть, Спархок, – продолжал
он уже нормальным языком. – Колокол звонит наугад, и никто не обращает на
него особенного внимания. Завтра вечером, однако, этот звон обретет большое
значение. Как только откроют склад с оружием, колокол начнет вызванивать песнь
надежды и радости. Убийцы, которые буквально дышат в спину нужным нам людям,
сочтут этот звук приказом действовать. В считанные минуты мы заграбастаем всех,
как миленьких.
– Что, если они окажут сопротивление?
– Будут кой-какие потери, – пожал плечами
Кааладор. – Нельзя сделать яичницу, не разбив яиц. Мы собираемся схватить
несколько дюжин людей, так что можем позволить себе потерять нескольких.
– Звон колокола будет сигналом и для тебя,
Спархок, – заметил Стрейджен. – Как только услышишь его – знай, что
настало время загонять гостей твоей жены в замок.
– Но вы не можете сделать этого, ваше
величество! – пронзительным голосом протестовал министр внутренних дел на следующее
утро, когда потоки воды начали низвергаться в ров из жерла труб, проложенных по
лужайке императорской резиденции.
– Вот как? – невинно осведомилась Элана. –
Почему же, министр Колата?
– Э… гм… видите ли, ваше величество, почва на дне рва
не укреплена, и вода попросту просочится в землю.
– Ничего страшного, министр Колата. Это ведь только на
один вечер. Уверена, что вода во рву продержится до конца приема.
Колата страдальчески воззрился на фонтан грязной воды и
воздуха, который ударил вдруг посередине рва.
– Бог мой, – мягко проговорила Элана, разглядывая
водоворот, возникший на том месте, откуда ударил фонтан. – Должно быть,
где-то там был заброшенный подвал. – Она издала серебристый смешок. –
Воображаю, как изумились крысы, которые жили в этом подвале! Не так ли, ваше
превосходительство?
Колату перекосило.
– Разрешите удалиться, ваше величество? –
пробормотал он и, не дожидаясь ответа, торопливо зашагал через лужайку.
– Не давай ему улизнуть, Спархок, – ледяным тоном
предостерегла Элана. – Я сильно подозреваю, что список Вэниона не так
полон, как мы надеялись. Почему бы тебе не пригласить министра внутренних дел в
замок и не показать ему другие наши приготовления? – Она задумчиво
постучала пальцем по подбородку. – И кстати, можешь прихватить с собой
сэра Улафа и сэра Келтэна, когда захочешь показать его превосходительству
пыточную камеру. Возможно, выдающийся министр императора Сарабиана пожелает
добавить к списку Вэниона несколько имен.
У Спархока мороз пошел по коже – главным образом от хладнокровного
и невозмутимого тона, которым были произнесены эти слова.
– Он чувствует себя более чем немного задетым,
Спархок, – хмуро говорил Вэнион, покуда они наблюдали, как рабочие под
присмотром Халэда «украшают» громадные ворота императорской резиденции. –
Он не дурак и понимает, что мы не все говорим ему.
– Ничего не поделаешь, Вэнион. Он чересчур сумасброден,
чтобы посвящать его во все детали.
