– Хотя порой именно так и кажется, не правда ли, ваша
светлость? – заметил он Эмбану. – Я полагаю, что правительство Церкви
не слишком отличается от имперского правительства. Бюрократии, чтобы выжить,
кризисы необходимы. Если не будет кризиса того или иного рода, кому-нибудь
может прийти в голову мысль сократить десятка два-три должностей.
– Это я и сам заметил, – согласился Эмбан.
– Тем не менее я уверяю вас: то, что сейчас происходит
в Империи, отнюдь не мыльный пузырь, сочиненный ради того, чтобы укрепить
чье-то положение. Я ничуть не преувеличиваю, говоря, что Империя на грани
крушения. – Бронзово-смуглое лицо Оскайна стало задумчивым. – Наша
Империя, в отличие от ваших эозийских королевств, неоднородна. На дарезийском
континенте имеется пять рас. Мы, тамульцы, живем на востоке, эленийцы на
западе, стирики – вокруг Сарсоса, валезийцы – на своем острове, а кинезгийцы –
в центре континента. Вероятно, не слишком естественно то, что так много разных
народов собрано под одной крышей. У нас разные культуры, разные религии, и
каждая раса пребывает в твердом убеждении, что она-то и есть центр
вселенной. – Оскайн вздохнул. – Все мы, вероятно, были бы счастливее,
если бы жили каждый сам по себе.
– Но когда-то, в далеком прошлом, кое-кто оказался чересчур
властолюбивым? – предположил Тиниен.
– Отнюдь нет, сэр рыцарь, – отвечал Оскайн. –
Скорее уж можно сказать, что мы, тамульцы, вляпались в Империю. – Он
покосился на Миртаи, которая сидела молча, держа на коленях Данаю. – И вот
причина, – добавил он, указывая на великаншу.
– Я здесь ни при чем, Оскайн, – возразила она.
– Я и не виню тебя лично, атана, – улыбнулся
он. – Все дело в твоих соплеменниках. Миртаи тоже улыбнулась:
– Я не слышала этого обращения с тех пор, как была
маленькой. Давно уже никто не называл меня «атаной».
– А что это означает? – с любопытством спросил
Тиниен.
– «Воин», – пожала она плечами.
– «Воительница», если быть точным, – поправил
Оскайн и нахмурился. – Не хочу задеть вас, но эленийский язык ограничен в
своей возможности выражать тонкости некоторых определений. – Он взглянул
на Элану. – Ваше величество заметили, что ваша рабыня не похожа на других
женщин?
– Она не рабыня, – возразила Элана, – она мой
друг.
– Что за невежество, Элана, – выговорила ей
Миртаи. – Разумеется, я рабыня. Я и должна быть рабыней. Продолжай свой
рассказ, Оскайн. Я объясню им позже.
– Ты думаешь, они поймут?
– Нет. Но я все равно объясню.
– И в этом, почтенный архипрелат, – обратился
Оскайн к Долманту, – заключена причина создания Империи. Атаны отдали себя
нам в рабство около полутора тысяч лет назад – ради того, чтобы их
человекоубийственные наклонности не привели к поголовному уничтожению расы. В
итоге у нас оказалась лучшая в мире армия – и это при том, что народ мы
миролюбивый. Мы всегда выигрывали небольшие споры с другими народами, которые
возникают время от времени и, как правило, улаживаются переговорами. В наших
глазах соседние народы – сущие дети, не способные управиться с собственными
делами. Империя начала разрастаться исключительно в интересах порядка. –
Он оглядел рыцарей церкви. – Опять же, не хочу никого обидеть, но война –
глупейшее изо всех человеческих занятий. Есть куда более действенные способы
убедить людей изменить свои намерения.
– Как, например, угроза выпустить атанов? – лукаво
предположил Эмбан.
– Этот способ действует отменно, ваша светлость, –
признал Оскайн. – В прошлом одного присутствия атанов было довольно, чтобы
предотвратить обострение политических дискуссий. Атаны – совершенная
полиция. – Он вздохнул. – Полагаю, вы заметили проскользнувшее в моей
речи пустяковое уточнение: «в прошлом». К несчастью, сейчас дела обстоят иначе.
Империя, состоящая из различных народов, всегда обречена на мелкие вспышки
национализма и расовых разногласий. Ничтожным людям свойственно стремиться так
или иначе доказать собственную значимость. Это звучит патетически, но расизм в
сущности есть последнее прибежище ничтожества. Подобные вспышки, как правило,
не получают широкого распространения, но вдруг ни с того ни с сего эпидемия
этих вспышек разразилась по всей Империи. Всяк вышивает стяги, распевает
национальные гимны и трудится над изощренными оскорблениями в адрес «желтых
собак». В наш адрес, разумеется. – Оскайн вытянул ладонь и критически ее
осмотрел. – На самом деле кожа у нас не желтая. Скорее… – он задумался.
– Бежевая? – подсказал Стрейджен.
– Это тоже не слишком лестно, милорд Стрейджен, –
улыбнулся Оскайн. – Ну да ладно. Быть может, когда-нибудь император издаст
особый указ о том, каким цветом следует именовать нашу кожу – отныне и навеки. –
Он пожал плечами. – Как бы то ни было, но отдельные вспышки национализма и
расовой ненависти не смогли бы стать проблемой для атанов, даже если бы
случились одновременно во всех городах Империи. Все дело осложняют
сверхъестественные явления.
– Я так и думал, что за этим что-то кроется, –
пробормотал Улаф.
– Вначале эти проявления магии были направлены на самих
людей, – продолжал Оскайн. – У каждого народа есть свой мифический
герой – некая выдающаяся личность, которая объединила людей, даровала им национальную
цель и определила национальный характер. Современный мир запутан и сложен, и
простой народ мечтает о простых временах героев, когда национальные цели были
несложны и ясны и всякий точно знал, что он из себя представляет. Кто-то в
Империи воскрешает героев древности.
Спархока вдруг пробрал озноб.
– Великанов? – быстро спросил он.
– Гм… – Оскайн задумался. – Да, пожалуй, это
верное определение. Ход времени искажает и размывает очертания прошлого, и наши
национальные герои со временем прибавляют в росте. Полагаю, что, думая о них,
мы воображаем их великанами. Весьма тонкое восприятие, сэр Спархок.
– Я не заслужил этой похвалы, ваше превосходительство.
Просто нечто подобное происходит и здесь. – Долмант остро глянул на
него. – Я объясню потом, Сарати. Продолжайте, посол Оскайн. Вы сказали,
что кто бы ни стоял за беспорядками в Империи, начал он с воскрешения
национальных героев. В этих словах содержится намек на продолжение.
