– Дарезия старше, только и всего, – пожал плечами
Оскайн. – Это отнюдь не означает, что она лучше. Так или иначе,
согласитесь, что до сих пор то, что вы видели в Астеле, не слишком отличается
от вашей эленийской Пелозии.
– Да, – согласился Спархок, – несомненное
сходство существует.
– Когда мы достигнем границы степей, этому сходству
придет конец. Западные две трети Астела – типично эленийские. От границы степей
и до границ Атана Астел становится стирикским.
– Как это произошло? – спросил Эмбан. – В
Эозии стирики рассеяны по всему континенту. Они живут в своих деревнях, по
своим законам и обычаям.
– Насколько ты сегодня космополитичен, Эмбан?
– Ты собираешься оскорбить мои провинциальные взгляды?
– Надеюсь, что не слишком сильно. Эленийцы изначально
были фанатиками. – Оскайн поднял руку. – Позволь мне закончить,
прежде чем ты взорвешься. Фанатизм – это разновидность эгоизма, а ты, мне
думается, согласишься, что эленийцы весьма высокого мнения о себе. Они, похоже,
считают, что Бог улыбается в первую очередь им.
– А разве это не так? – притворно удивился Эмбан.
– Прекрати. По причинам, понять которые по силам одному
Богу, стирики особенно раздражают эленийцев.
– Это я могу понять без труда, – пожал плечами
Эмбан. – Они смотрят на нас свысока, точно на детей.
– С их точки зрения, мы и есть дети, ваша
светлость, – вставил Спархок. – Цивилизация стириков существует уже
сорок тысяч лет. Мы начали немного позже.
– Каковы бы ни были причины, – продолжал
Оскайн, – первым побуждением эленийцев всегда было изгнать – или
уничтожить – стириков. Вот почему стирики переселились в Эозию куда раньше вас,
эленийцев. Их загнал в те безлюдные края эленийский фанатизм. Однако Эозия была
тогда не единственным безлюдьем. Существовал еще край вдоль атанской границы, и
многие стирики в древности бежали туда. Когда была создана Империя, мы,
тамульцы, попросили эленийцев оставить в покое стириков, живущих в окрестностях
Сарсоса.
– Попросили?
– Мы были весьма настойчивы – и за нашей спиной стояли
атаны, которые маялись от безделья. Мы позволили эленийскому духовенству
произносить с кафедры обличительные проповеди, но разместили вокруг Сарсоса
достаточно атанских гарнизонов, чтобы разделить эленийцев и стириков. Так
гораздо спокойнее, а мы, тамульцы, просто обожаем покой. Думается мне, господа,
что когда мы попадем в Сарсос, вы найдете чему удивляться. Это единственный
истинно стирикский город во всем мире. Поразительное место, господа. Бог
улыбается там совершенно особенной улыбкой.
– Ты все говоришь о Боге, Оскайн, – заметил
Эмбан. – Я полагал, что постоянное упоминание имени Божьего – чисто
эленийский недостаток.
– Вы более космополитичны, чем я предполагал, ваша
светлость.
– Но что же все-таки вы имеете в виду, когда говорите о
Боге, ваше превосходительство?
– Мы употребляем это слово в общем смысле. Наша
тамульская вера не слишком-то глубока. Мы считаем, что отношения человека с
Богом – или богами – это его личное дело.
– Это ересь, Оскайн. Ересь, которая оставляет церковь
не у дел.
– Совершенно верно, Эмбан, – усмехнулся
Оскайн. – В Тамульской империи поощряются еретические взгляды. Благодаря
этому у нас есть о чем поговорить в долгие дождливые дни.
Они выехали в путь на следующее утро в сопровождении
большого количества пелоев. Отряд, продвигавшийся на северо-восток, напоминал
уже не столько армию, сколько переселение народов. Кринг и Тикуме в последующие
несколько дней ехали почти все время вместе, возобновляя свои родственные связи
и обсуждая разведение скота.
Во время путешествия от Пелы к границе степей Спархок был
весь внимание, однако сколько ни старался, так и не смог уловить следов того,
как Афраэль играла со временем и расстоянием. Богиня-Дитя была чересчур
искусна, чтобы человеческий глаз мог заметить ее безупречные манипуляции.
Как-то, когда Даная ехала с ним на крупе Фарэна, Спархок
заговорил о том, что его беспокоило.
– Я не то чтобы любопытствую, но, судя по всему, прошло
около пятидесяти дней с тех пор, как мы сошли на берег в Салеше. А сколько же –
на самом деле?
– Немного поменьше, Спархок, – ответила
она. – Наполовину – уж наверняка.
– Мне бы хотелось получить точный ответ, Даная.
– Я не очень-то хорошо разбираюсь в цифрах, отец. Я
знаю разницу между «несколько» и «много», а это ведь и есть самое главное,
верно?
– Но не самое точное.
– Тебе так важна точность, Спархок?
– Без точности нельзя мыслить логически, Даная.
– Ну так и не мысли логически. Попробуй интуицию –
просто так, для разнообразия. Может быть, тебе даже понравится.
– Так все же – сколько, Даная? – не отступал он.
– Три недели, – пожала она плечами.
– Это уже лучше.
– Ну… более или менее.
Граница степей была отмечена густым березняком, и здесь
Тикуме и его соплеменники повернули назад. Поскольку день близился к концу,
королевский эскорт стал лагерем на краю леса, чтобы уже при свете дня
отправиться в путь по дороге, извивавшейся среди деревьев и сейчас еле
различимой.
Когда развели костры и начали стряпать ужин, Спархок
окликнул Кринга, и они отправились искать Энгессу.
– У нас необычное положение, господа, – сказал
Спархок, когда все трое отошли от лагеря, к самому краю леса.
– Как это, Спархок-рыцарь? – спросил Энгесса.
– В нашем отряде три разновидности воинов и, я полагаю,
три различных военных тактики. Нам бы стоило обсудить наши различия, чтобы в
случае стычки не путаться друг у друга под ногами. Обычная тактика рыцарей
церкви основана на нашем снаряжении. Мы носим доспехи и ездим на крупных конях.
– Мы предпочитаем срезать с противника кожуру, как с
яблока, – сказал Кринг. – Мы носимся верхом вокруг вражеского войска
и отхватываем от него по кусочку.
– Мы сражаемся пешими, – заключил Энгесса. –
Нас обучают драться независимо, а потому мы просто бросаемся на врага и бьемся
с ним врукопашную.
– И всегда побеждаете? – спросил Кринг.
– До сих пор – всегда, – пожал плечами Энгесса.
