– А я вам скажу, что это, если вы внезапно потеряли квалификацию. Это следы тульп третьего класса.
– Чем-то похожи, да, – согласился профессор. Он снял очки и принялся их протирать. – Но с таким же успехом это может быть нестабильной флуктуацией второго порядка. «Лисий хвост», например, очень похож.
– Это – не «лисий хвост», – ткнул ручкой Сенокосов. – Вы лучше меня знаете, что остаточные следы не имеют такой сложной конфигурации. Ерохин, вы пробивали эти проявления по классификатору?
Инженер замялся, поглядел на Гелия. Тот устало кивнул.
– По напряженности поля эти всплески классифицируются как тульпы третьего класса. В три десять – категория «призрак», в три двадцать пять – категория «бес».
Сенокосов уткнул лицо в ладони.
«Хорошо сейчас на Валдае, – подумал он. – С утра на рыбалку, туман над водой, холодный, бодрит, лягушки квакают, тишина. А потом ушицы в котелке, над костром, и водочки…»
– Доигрались. А вы, профессор, обещали, что максимум, на что способна эта аномалия – сделать из двоечника отличника. В базе есть совпадения с уже известными тульпами? Что у нас посреди города вылезло?
Ерохин покачал головой.
– Давай дальше, до текущего времени. Еще были такие… всплески?
– В пять сорок, в районе Бугров, снова «роза». И еще две – в шесть пятнадцать на краю аномалии, в районе улицы Гатина, и в семь двадцать в Центральном районе. Последние два всплеска – еще одна конфигурация, отличная от предыдущих, условно говоря, «еж».
– То есть по городу три разные тульпы гуляют? Три объекта третьего класса, – поднял голову полковник. – Точнее, прыгают, да, Гелий Ервандович? То они есть, то их нет, удивительно. Тульпа третьего класса способна довести человека до самоубийства или вызвать коллапс всей городской электросети. Материальными объектами она не манипулирует, плотности маловато, но нам и этого хватит.
– Мы не знаем точно, что это, Олег Геннадьевич.
– Ну да, откуда вам, вы же только вчера за пульт встали, в первый раз установку видите. Петр, точнее локализовать все всплески можешь?
– Пока только приблизительно, когда доработаем модель, точность поднимется.
– Доработаем, ага, – Сенокосов поглядел на часы. – Да ты оптимист, Ерохин. Ладно, всем отдыхать. Энергетикам я скажу, чтобы начали понемногу снижать мощность. Утром будем глушить реактор.
– Олег Геннадьевич! – подскочил Гелий.
– Это не обсуждается, – отрезал Сенокосов. – Оставайтесь на объекте. Завтра с утра мне нужен ваш доклад – развернутый, по минутам, начиная с воскресенья.
Он покинул центральный в полном молчании.
Уже в лифте набрал Ермолина.
– Паша, бери Данилу за шкирку и оба оставайтесь в центральном. Что хочешь делай, спички в глаза вставляй, капельницу с кофе в вену, но не спи. Выведи модель в текущем времени и смотрите на нее в четыре глаза. Как на любимую женщину, которую не видели полгода, понял, Паша?
– У нас с Данилой разные вкусы, – сказал Паша. – Он любит блондинок, а я больше шатенок…
– Я вас обоих полюблю, если провороните тульпу, – заорал Сенокосов. – Если ты заметишь хоть что-то подозрительное, хоть малейший проблеск, что из аномалии ломится что-то серьезное, дергай рубильник и глуши реактор. Я тебе сейчас временный допуск дам и предупрежу энергетиков. Не приведи господи, посреди города «василиск» первой категории вылезет. Он слизнет в море все в радиусе километров двадцати.
– Я понял, Олег Геннадьевич, – серьезно сказал Паша. – Вы домой?
– Нет, в кабак, а потом по бабам! – в сердцах брякнул полковник. – Ну конечно домой. Подумать надо, выдохнуть. Не могу я в этом муравейнике ночевать, ты же знаешь.
– Все сделаем, – заверил лейтенант.
Сенокосов отключился. Одна мысль ему не давала покоя. Аномалия возникла и развивается без оператора, на то она и аномалия. Это область н-поля повышенной напряженности, свет, на который летят мотыльки-тульпы. Но без оператора тульпы не приманишь, не вытянешь, тульпу надо формировать, лепить, как гончар кувшин, как говорил Цветков. Кто же тогда вызвал этих, если оба их штатных оператора валяются в медблоке с «паутинками» на голове?
Глава тридцать первая
– Господи, спаси и сохрани, матерь Божья, пресвятая Богородица, убереги нас ото зла, – причитала Марина Семеновна, сидя на скамейке во дворе рядом с Улитой. Хмурые казаки говорили с отцом у калитки, рассказывали ему о Феде.
– Как же тебя господь уберег? – прижимала платок к лицу прихожанка. – Как же ты там оказалась, зачем же ты к нему в машину села, Улиточка?
– Ангел, – сказала Улита.
Марина Семеновна прекратила всхлипывать.
– Что ты говоришь?
– Ангел уберег, – повторила Улита. Синие с золотым крылья, они закрыли ее, когда машина вылетела на перекресток. Федя что-то говорил, смеялся и смотрел на нее – все время, не отрываясь, ей было тепло и при этом немного неловко, совсем чуть-чуть – зачем он так смотрит? А потом сбоку появился этот черный грузовик, но Улита не испугалась, потому что появился он, его свет обнимал ее, и ей было спокойно.
И сейчас спокойно и ясно, только почему все вокруг охают и плачут, разве непонятно, что с ней никогда и ничего не может случиться?
– Я и говорю, господь ангела тебе послал, – закивала Марина Семеновна. – Ох, что же теперь с мальчиком этим будет, говорят, он так разбился, так разбился… Чудо, истинное чудо с тобой случилось.
– Федя через две недели выйдет из комы, – ровно сказала Улита. – Через три месяца выпишут из лечебницы, только он ходить не сможет. Понадобится пересадка нижнего отдела позвоночника.
Марина Семеновна остолбенела.
– Улиточка, ты что такое говоришь?
– Вы спросили, что с ним будет, – пожала плечами девушка. Повернулась, посмотрела на прихожанку. Солнце пробивалось сквозь виноград, вьющийся по навесу, освещало скамейку. Русые волосы, растрепавшиеся из косы, вспыхнули вокруг головы. Глаза у Улиты были ярко-синие, бездонные, искрящиеся.
– Вы бы домой шли, Марина Семеновна, – ласково сказала она. – У вас стиральная машинка протекла. Вы же белье поставили?
– Поставила… – ошеломленно кивнула женщина.
– А шланг лопнул, – продолжала Улита. – Поторопились бы, соседей зальете.
Марина Семеновна качнулась, смяла платок дрожащими пальцами. Посмотрела на нее, потом подхватила сумку. Поднялась, не отрывая взгляда, на ватных ногах пошла к калитке. Шла и оглядывалась круглыми глазами, но Улита уже не смотрела на нее. Она подставила лицо солнцу, жмурилась.
Если поймать солнце взглядом, а потом закрыть глаза, то на внутренней поверхности век появлялись образы, они рождались из дымящейся сетчатки, ослепительная тьма, полная света, тьма, которая и была свет. Она меняла очертания, плыла и отливалась в образ крылатой фигуры, всегда только в этот образ.
