– Метку, значит, поставите, – сказала Катя. – Пока желтую…
Порбовец сложил руки шалашиком, посмотрел на нее. Взгляд у него сделался неожиданно вдохновенный.
– К сожалению, это вы ее себе поставили, Катерина Федоровна. Своими собственными руками. Как сказал Конфуций, люди страшатся бедности и безвестности; если того и другого нельзя избежать, не теряя чести, следует их принять.
Поезд вошел в камнеход, включились светильники под потолком, рассеяли неприятный белый свет. Поезд грохотал, Катя повернулась, прижалась к стеклу, сжала в кулаке бессмысленный ярлык «Самобранки».
Что там, во тьме? Светильники на стенах вспыхивают и уносятся прочь, и ей бы так, вспыхнуть и унестись из этого поезда, выломиться из фальшивой жизни в настоящую, подлинную!
Поезд вылетел из камнехода, она заморгала, свет бил прямо в окно, и что-то сверкало у нее в руке. Катя разжала пальцы и увидела платежку «Лунчуаня», но дракона на ней не было…
Удар сотряс поезд, воз пошатнулся, накренился, раздался грохот, крик, многоголосый человеческий вопль! Порбовца отшвырнуло куда-то, он улетел, болтая руками, как кукла. Катю обдало стеклянными брызгами из окна, обшивка лопнула, разошлась, как консервная банка, в развороченный проем втиснулась чешуйчатая морда. Золотой дракон сверкнул изумрудными глазами и выхватил Катю из воза поезда.
* * *
– Батюшка, мы ведь можем вызвать вас к себе, – мягко сказал Меринский. – Зачем вам это?
Отец Сергий беспомощно развел руками.
– Я очень хочу вам помочь, но не знаю чем.
Они стояли у входа в храм Михаила Архистратига.
– Опять нанесли, куда девать-то? – церковный сторож, парень лет двадцати с одутловатым лицом и нависшими мохнатыми бровями, продемонстрировал две корзины, доверху наполненные дарами – сыром, куличами, кагором, конфетами, крашеными яйцами.
– В трапезную, Макар, все в трапезную, – замахал руками настоятель.
– Так ведь места там не осталось уже, – переминался сторож. Корзины оттягивали юношеские руки.
– Макар! – рявкнул отец Сергий, сторожа сдуло.
– Насколько я помню, Пасха будет весной, – заметил Меринский. – А сейчас Рождественский пост на носу. Время покаяния, скорби и сокрушенной молитвы.
– А у них Пасха уже началась, – со злой бесшабашностью махнул настоятель. – Как со вчерашнего дня пошло, так и не останавливаются. Да вы сами видите…
Он кивнул на церковный двор. В центре его на плитке горели десятки свечей и лампадок. Стояли вазы с цветами – васильки и желтые хризантемы, голубые ирисы и почти оранжевые астры. Меринский машинально отметил, что преобладали эти два цвета.
– Кстати, о вчерашнем, – напомнил он. – Что произошло на литургии?
Отец Сергий заметно вздрогнул.
– Я не знаю, что думать. Не понимаю…
– Но вы что-то видели? – порбовец был мягок, но настойчив.
– Все прихожане что-то видели, только каждый свое. Кому-то фаворский свет чудился, у кого-то херувимы, как на росписях, под сводами летали. Я видел свет, золотой с синим…
– Вы допускаете, что он мог иметь природу… – Меринский замялся. – Сверхъестественного характера?
– Я ничего не допускаю, – сказал отец Сергий. – Я геолог в прошлом, то есть землевед, я привык полагаться на известные вещи. Это дело благочинного, епископа, Патриархии – разбираться с чудесами.
– Значит, вы уверены, что это чудо?
Батюшка отвел глаза.
– Я ни в чем не уверен.
– Синий и золотой, – задумался Меринский. – Вы ведь по происхождению окраинец?
– А это здесь причем?! – возмутился настоятель. – У меня на Окраине никого уж не осталось, одна тетка, да и та умерла, наверное, царствие ей небесное.
– Не умерла Оксана Афанасьевна, живет в Тернополе, – заметил Меринский. – Вместе с вашим двоюродным братом и его семьей.
Отец Сергий побледнел, сказал с волнением:
– Раз вы знаете… то должны понимать… я давно с ними не общаюсь. Совсем. Ничего не знаю об их взглядах на власть и международные отношения, и вообще…
– Я понимаю, – закивал Меринский. – Тяжело, когда приходится выбирать между родней и родиной. Но вот умолчали вы о своих родственных связях на Окраине зря, мне придется известить об этом благочинного Савватия.
– Это ваша работа, – со смирением вздохнул настоятель.
– А где ваша дочь? Старшая?
– Зачем вам Улита? – насторожился батюшка.
– Поговорить, она тоже была свидетелем этих необычайных событий. Она в гимнасии или дома?
Настоятель замялся.
– Отец Сергий, мне ведь достаточно звонка, чтобы проверить, пришла ли она в гимнасий, – сказал Меринский. – А где ваш дом, я и так знаю.
– Нездоровится ей, – настоятель смотрел в сторону. – Неладное что-то с ней.
– Значит, дома, – Меринский оглядел храмовый двор, повернулся к водителю, стоявшему за его спиной.
– Вова, едем на Шестой ряд.
– Я с вами, – обреченно сказал настоятель. – Вас она точно не услышит, может, меня.
– Вы о чем? – удивился порбовец.
– Вы не поймете, пока не увидите.
Глава сорок пятая
Купол торговых рядов «Ирий» взорвался, расшвыривая стеклянную картечь, прозрачные полые столбы, в которых поднимались подъемники, помутнели, покрылись сеточкой мелких трещин по всей поверхности. Золотой вихрь ударил в срединную площадь рядов, выбил всю воду из фонтана. Туман заволок «Ирий» до середины высоты. После удара наступила тишина, было слышно, как в туман осыпаются стекла, испуганные голоса людей и детский плач носились заблудившимися птицами по проходам.
Только излучатели продолжали рисовать на водяной взвеси продажные объявления.
Продавец лавки «Золото скифов» прильнула к прозрачной стене, пытаясь что-то разглядеть.
– Галя, ты с ума сошла, – сдавленно прошептала из подсобки ее подруга. – Уходим скорее.
– А товар? – удивилась Галя. – Как мы запрем магазин, ключ у Марины Сергеевны.
Старший продавец Марина Сергеевна пять минут назад вышла выпить кофе во внутренний дворик.
– Галя, да какой товар! Это же бомба, бежать надо!
Галя не отвечала, она смотрела в туман, в котором что-то происходило. С безумным визгом пронеслась женщина, Галя отпрянула, и только когда женщина исчезла за поворотом, поняла, что это была Марина Сергеевна – со сбившейся прической, с окровавленными руками. Она бежала босиком.
Алмазное ожерелье, вспухающее в водяной взвеси стараниями излучателей, разлетелось в брызги. Следом за Мариной Сергеевной по проходу потек золотой змей.
