Городок был небольшим, всего с двумя школами, поэтому судьба однажды позволила дядюшке Генни появиться на уроке и в моём классе. Мы с ним стали больше общаться, он же, как хороший учитель, никак не выделяя меня из числа прочих учеников, во многом помогал, подсказывал, терпеливо, с улыбкой, смешными и совсем не обидными упрёками заставлял меня правильно и вовремя обращать внимание на школьные тетради.
Пришла пора и я уехал.
Надолго, на другой край земли.
С решительностью, как и приходилось мне делать многое другое потом, я вырвался из тесной семьи на свободу и стал моряком.
В раннем детстве у меня была одна, но страстная, материальная мечта – шёлковый малиновый плащик, а после первого же удачного и выгодного рейса в южный океан я приобрёл себе чёрное тёплое пальто с блестящим воротником из дорогой каракульчи.
Деньги давали жизненный азарт, я не был жаден, но тратил на удовольствия много. Мелькали мачты разных кораблей, звёзды над морями и странами, часто звенели дешёвыми стаканами многоязыкие портовые кабаки, устало смеялись рядом со мной прекрасные и очень дорогие женщины, жизнь была вкусна, мои руки сильны, а глаза – молоды и остры.
Но однажды я вернулся.
Безо всякого серьёзного повода, не на чьи-то похороны, не уставший, не больной. Просто так. Сердце с непонятной тоской стукнуло прямо посреди океана, пришлось, конечно, немного подождать, но по возвращению в порт я прямо с трапа устремился в мой далёкий родной городок.
Давние друзья, подзабытые порядком братья, провинциальные подруги, рестораны, застолья… Мне удивлялись, ведь меня не было в городе, по общему мнению, недолго, а успел я за время своего короткого отсутствия повидать многое. Меня спрашивали – я рассказывал, меня с удивлением любили – я был интересен.
Через несколько дней раздался вежливый стук в дверь.
Дядюшка Генни стоял у моего порога, странно маленький и жалкий.
Он посмотрел на меня блестящими, тёмными от усталости глазами и, извинившись, коротко попросил денег.
Что со мной произошло в те мгновенья, до сих пор не могу понять.
Помню только, что я запахнул халат, надетый на голое тело, грубо крикнул женщине, смеявшейся в глубине комнаты, чтобы та помолчала и, удачно, как мне тогда показалось, быстро придумал, что меня ждёт где-то невеста, что скоро свадьба, предстоят расходы, что у самого денег в обрез, что мой последний рейс был крайне неудачным…
В общем, я соврал. Глупо и низко.
Дядюшка Генни опустил голову, ещё раз тихо и медленно извинился передо мной за беспокойство и, припадая на хромую ногу, ушёл.
Большие значительные часы в углу тёмной комнаты пробили первое вечернее время.
Седой Кимбер пошевелился в просторном кресле, разминая поясницу, ещё раз до половины наполнил свой бокал.
– …Теперь-то я точно знаю, почему он выглядел тогда таким невыразительным и ненужным. Уверен, что дядюшка Генни сразу же почувствовал мой гнусный обман и понял, что это не я вырос за годы разлуки и стал выше его, а ему самому приходится опускаться передо мной на колени.
Назавтра я уехал, вернее, сбежал.
В бедных семьях вилки и ложки изогнуты по-разному. Понимание и зрелое объяснение такого факта сложилось у меня ещё и раньше, но только после случая с дядюшкой Генни я поклялся себе, что никогда не буду бедным, что ни разу в жизни деньги не будут для меня источником бед и неприятностей. Именно он, мой дядюшка, унизительной для себя просьбой невольно подсказал мне верный путь – с тех пор я стал упорно и много учиться.
Я смог разобраться, что лёгкими бывают только бумажные деньги – медяки почти всегда достаются людям куда тяжелее, чем капиталы. В скором времени совсем другие люди помогли мне понять, что не может быть фальшивой мелочи, что незначительные деньги всегда настоящие, такие, какими им и должно быть. У глупцов возникает соблазн сотворить только крупную фальшивку.
А ещё, как-то разглядывая себя в зеркало, я сделал вывод, что у мужчин с возрастом обаяние пушистых ресниц как-то естественно вытесняется свирепостью густых бровей.
Молодой Навас с удивлением слушал и молча смотрел на старика.
Он был уверен, что так подробно и неожиданно говорят о своём прошлом люди, которым эта сложная жизнь уже надоела или по каким-то причинам её осталось совсем немного.
Но он также знал, что здоровье его партнера не нуждалось в жалком медицинском уходе и ежедневном дорогом наблюдении. Скорее, Кимбер и сам был готов в любой момент предложить себя для участия в очередной рискованной деловой игре, и по-прежнему оставался азартен и надёжен, как прекрасно сработанный из дорогих и прочных сортов природного материала музыкальный инструмент.
Кимбер и Навас вместе удачно занимались нефтью, мутной жижей, которая, возникая по их желанию на поверхности стылых северных пространств, очень скоро, стремясь по трубам к тёплым городам, приобретала там бешеную цену и становилась чрезвычайно необходимой и горячей промышленной кровью.
Но ни разу, ни в одной из сделок, Кимбер не был слаб.
Седой лев медленно повернулся в кресле и посмотрел в глаза Навасу.
– Ну что, невероятно?
– Признаюсь, да… Не могу поверить, что такое случилось когда-то именно с вами. Обыкновенная жизненная история, но чтобы вы…, и так… Кстати, а как тогда стал поживать ваш дядюшка Генни? Что с ним стало?
– С тех пор я ни разу не был в родных краях.
Кимбер прочно поднялся и принялся расхаживать по толстому красному ковру.
– …До меня доходили слухи, что жена моего дядюшки наделала массу денежных долгов и, безответно полюбив карточную игру, начала беспорядочно пить. А дядюшка Генни через неделю после моего отъезда повесился.
Внизу, за просторными окнами, по улицам уже проползал вечерний сумрак.
Тихо шуршали по асфальту шины больших автомобилей, бросали по сторонам цветные призывы многочисленные рекламные огни, шевелились по линиям тротуаров и на переходах одинаково тёмные людские потоки.
– Ну, и почему вы рассказали эту историю именно мне? Я не ошибаюсь, никто другой об этом не знает? Вы, Кимбер, не беспокоитесь за свою репутацию беспринципного и жестокого финансиста? Я ведь обиженный на вас, могу при случае рассказать всем о вашей нечаянной слабости.
Как и недавно, старик положил тяжёлую руку на плечо собеседника, только сейчас он смотрел ему прямо в глаза и улыбался.
– Милый мой Навас, вы в силу своей молодости и отсутствия жизненной боли ещё долго будете проигрывать эмоциям и невнимательности. А главное – вам никто не поверит.
– Я слушал внимательно!
– Но пропустили, когда я сказал, что такое со мной случилось лишь однажды. Один только раз.
– Зачем вам это было нужно тогда? И почему вы не поступаете так сейчас?