Встав в полный рост, выше всех матросов, юноша с усталостью оглядел туманные прибрежные кусты и покорно протянул вперёд сложенные руки.
На обратном пути Томбс сам уже постарался, чтобы слёзы и пот мешали ему смотреть туда, где слишком близко, на ребристом дощатом днище шлюпки, уткнувшись в грязную неотлитую воду, лежал без движения связанный человек.
Потом уже, на пароходе, парня протащили по трапам вниз, в полутёмный трюм, накинули петлю не развязанной на руках веревки на крюк под потолком.
По всем правилам судоходства нужно было проводить неотложное следствие, выяснять причины, по которым пассажир парохода попал за борт; не пытался ли кто его таким образом убить или может он сам, тьфу-тьфу, захотел, что смертельное с собой сделать.
В трюм спустился капитан, долго орал на всех; жёлтый мятым спросонья лицом, страдальчески держался за поясницу.
Юноша молчал, не отвечая. На прикрытые глаза со лба, с волос сочилась ещё речная вода, изредка, в ответ на страшные капитанские оскорбления вспухали на лице упрямые желваки.
В тесном сумраке трюма матросам, стоявшим поодаль, за капитанской спиной, было неловко смотреть и слушать, но с любопытством и нетерпением они ожидали какого-то таинственного окончания этой странной истории.
Боцман предложил было капитану побить непочтительно молчавшего мальчишку, но тот махнул рукой и разрешил привести её.
Томбс тихо охнул и спрятался ещё дальше, в самый угол.
Он уже успел на палубе поссориться со своими товарищами и даже опрометчиво схватить за грудки боцмана, защищая от грубостей натворившего дел пассажира. Горячо и взволнованно Томбс уверял всех, что не могли юноша и девушка так ненавидеть друг друга, что этот смертельный поступок случился только от великой любви, что нельзя попусту сердиться на них.
Матросы смеялись над непривычными словами, устало ругали парня, говорили, что в жизни так не бывает.
Скоро привели в трюм девушку.
Капитан и её пытался заставить говорить об истинных причинах произошедшего, время от времени кричал и, размахивая руками, спрашивал, что же с ними обоими ему теперь делать, сдать властям или решиться на что-то другое, но девушка только тихо плакала, держа ладони у рта.
Двое не смотрели в глаза друг другу.
Юношу было жалко. Обессилев, худой, в мокрых и грязных белых брюках, он еле стоял, держась связанными руками за высокий крюк, она – плохо причёсанная, с опухшим от слёз лицом, опустилась перед ним на колени.
Через час капитан утомился и закончил допрос, приказав поскорее подавать завтрак себе в каюту. Матросы увели, поддерживая под руки, девушку, боцман ткнул Томбса пальцем в живот.
– Охраняй. Скоро подменю. И чтобы без всяких там шуточек, без жалостей, смотри у меня, гуманист!
Все быстро ушли, в трюме остались только далекий гул машины за переборкой и очень неприятная для матроса Томбса тишина. Ну, конечно, и тот, что так безнадежно крепко связан…
Томбс пытался ходить около двери, считал собственные шаги, изо-всех сил стараясь не поворачиваться под свет тусклого фонаря, и был уверен, что такие, прежние, взгляды и улыбки нельзя испачкать никакими обидами и допросами.
Юноша что-то тихо простонал, вскрикнул.
Томбс с поспешностью протянул к его губам кружку с водой, но пассажир прикрыл глаза и медленно, отрицая помощь, покачал головой.
Томбсу хотелось или крепко уснуть, или немедленно броситься за борт.
Заслышав стук боцманских башмаков на трапе, Томбс решился, рванулся из своего угла к юноше, прошептал, придвинувшись к нему вплотную.
– Держись, дружище, прошу тебя! Вы же ведь не поссоритесь, верно?! Держитесь, ладно…
Этим же утром их высадили с парохода в случайном городе, где, как всегда, были предусмотрены привычные экскурсии для других пассажиров.
Тяжёлые шаги, опущенные плечи, одинаково бледные лица – они с общей неуверенностью, торопливо, не держась уже за руки, сошли по деревянному трапу на берег.
Матросы и официантки смотрели на такое бегство украдкой, со шлюпочной палубы, из-за занавесок салонов и ресторана, юнга напрасно махал им на прощание, стараясь быть замеченным, одна из младших девочек-пассажирок не сдержалась и громко заплакала.
Наступила тишина.
Старший матрос Томбс грохнул пустой кружкой по столу.
– Так всё и было, ребята.
Толпа вокруг него зашевелилась, сразу же высунулся из первых рядов беззубый инвалид, смачно сплюнул на пол.
– Денег она у него, что ли, попросила?
Бродяги дружно захохотали. Татуированный моряк жадно задышал в лицо Томбсу.
– А ты, приятель, тоже на что-то рассчитывал? Ну, с этой…, с пассажиркой-то?
Старший матрос Томбс ещё раз пристукнул глиняной кружкой о стол, поднялся со скамьи, одёрнул тужурку, строго посмотрел на незначительного ростом пьяницу.
– И среди видевших Канарские острова бывают болваны.
Хозяин заведения, за свою жизнь наблюдавший много конфликтов среди серьёзно настроенных мужчин, подскочил к Томбсу, требуя немедленного расчёта.
Старший матрос бушевал, но не действием выпитого рома, а желанием защитить то, что долгие годы держало его душу в правильном и нежном тепле.
– Эх вы! Ничтожные ваши личности, мелкие ваши желания! Идите в свои заморские страны, убивайте своих китов и дальше!
Совсем ему расхотелось говорить с этими морскими сволочами.
Ноги сами несли к зоопарку, но Томбс сделал над ослабевшим характером большое сознательное усилие и вернулся к вокзалу. Зачем ему идти куда-то ещё? Главное он уже видел.
Он, один, чувствовал всё. Нельзя же было рассказывать и дальше таким черствым, непонимающим людям о своей громадной нечаянной радости. К чему им знать об этом?!
Совсем недавно, на аллее зоопарка, он увидал ту девушку, юную пассажирку с того самого парохода. Нежную, красивую. И даже этого события хватило бы старшему матросу Томбсу для собственного тихого счастья на многие годы вперед. Но…
По спуску мощёной дорожки, незаметно выглядывавшей из-за больших деревьев, к ней тогда подошли двое, статный молодой господин и маленький кудрявый мальчик с солнечным лицом. Мужчина был широк плечами, в дорогом костюме, сильная ладонь в тонкой перчатке бережно лежала на плече мальчугана.
Женщина, мужчина и ребенок с внимательной доверчивостью смотрели в глаза друг другу, вместе смеялись, держались в круг за руки.
Мужчина на секунду отвлёкся, привычно охраняя покой дорогих ему людей, оглянулся по сторонам. Увидал изумленного Томбса. Узнал.
Тот же взгляд – как нож. Как уверенный сильный стальной клинок. Как приказ не узнавать.
Через мгновенье мужчина спокойно, на прощанье, улыбнулся Томбсу.
